– У меня его не было. Была не та ситуация.
– Серьезно? Это говоришь мне ты? Я тебя не узнаю, дорогая. Это та вечно поучающая всех Лизонька? Вечно с гордо поднятой головой? Нет, безвыходных ситуаций не бывает. Есть ситуации, выход из которых нам не нравится. Вот и всё. И раз ты не можешь изменить ситуацию, научись с ней справляться, а то алкоголичкой станешь. И попрут тебя с этой работы, поминай как звали! Ладно, – Арина хлопнула Лизоньку по плечу, – я спать. Ты тоже не засиживайся.
Саня переоделась, накинула пальто, взяла сумку и вышла из дома. Можно было докатить на драндулете, но Саня решила прокатиться на монорельсе. Погулять захотелось.
Ха-ха-ха.
Мертвое время. В вагоне никого. Небо из окна монорельса казалось не черным, а монохромным. Саня устала искать всему этому объяснения. Монотонный голос объявлял станции. От скуки Саня просто отсчитывала про себя: «Один-два-три-один-два-три». Ску-ка.
«Двери закрываются. Следующая остановка – Шпиль памяти».
Саня подтянулась на сидении. Шпиль памяти. Более пафосного названия Союз придумать не мог. Ну да и фиг с ним. Обычный черный гранитный шпиль. Безымянный. Как могила Неизвестного солдата на Красной площади. Можно было и ее навестить, они всего-то в нескольких сотнях метров друг от друга. Саня слышала, что когда-то на месте Шпиля памяти стоял огромный храм. Храм кого-то, кто всех спас.
Теперь храмов почти не было. Саня с дрожью слушала рассказы бабы Иды, а потом и Лизоньки о том, как церковь в свое время запустила щупальца в политику. А потом случилось первое перемещение – и уже начавшийся формироваться Союз обязал ее платить налоги, дабы получить дополнительную прибыль для дорогостоящего проекта «Купол». Купол построили, а церквей почти не осталось. У Сани не было определенной веры. Ей было все равно. Точнее, определенные соображения по этому поводу у нее имелись, но она опасалась их высказывать, рискуя прослыть психопаткой.
Однако образ в Санином сознании был – и, можно сказать, довольно-таки красивый. Эту церковь она увидела, уже будучи студенткой, на каникулах в Рейкьявике. Церковь была ослепительно белой – по крайней мере, издалека.
Саня затянула шарф потуже. Выл холодный ветер, глаза слезились, безумно хотелось зайти куда-нибудь погреться. Показавшаяся на горизонте церковь казалась огромной. А вблизи и вовсе смотрелась космическим гигантом. Саня зашла внутрь. Орган отстукивал мелодию. Саня протянула женщине небольшую купюру и взяла четыре свечки. Подумав, подала монетку и взяла пятую.
Две свечки – родители, три другие – баба Ида, Арина и Лизонька. На Родине можно было ставить за здравие и за упокой. С заграничными традициями Саня была мало знакома. Она просто поставила горящие свечки на постамент. Да и сами свечки были другими: не длинными и вытянутыми,