– Знаете, кто мы? Мы отребье этой страны, какое-то жалко булькающее болото. Все остальные только и думают о том, чтобы вступить в Евросоюз, заключить сделку повыгоднее, купить акции и подороже продать машины и подружек.
Интернационалист – Сценарист Ультранационалистических Фильмов нервно заерзал на стуле.
– И тут на сцену выходит Кундера, – продолжил Карикатурист-Пьяница, даже не заметив собственной бестактности. – Наша жизнь проникнута этой его легкостью, только в виде бессмысленной пустоты. Все наше существование – какой-то кич, красивая ложь, отрицание реальности, только чтобы забыть о том, что смерть есть и мы все умрем. Именно это…
Его выступление оборвал звон колокольчиков. Дверь распахнулась, и в кафе вошла девушка, имевшая не по возрасту усталый и озлобленный вид.
– О, Асия! – воскликнул Интернационалист – Сценарист Ультранационалистических Фильмов, словно она была долгожданным спасителем, который положит конец их идиотскому разговору. – Давай сюда, мы тут.
Асия Казанчи ответила полуулыбкой и одновременно слегка нахмурилась, словно хотела сказать: «Ну ладно, ребята, посижу с вами немного, мне без разницы, жизнь все равно отстой». Она медленно подошла к столу, словно тащила на спине невидимый груз, безучастно поздоровалась со всеми, села и принялась вертеть самокрутку.
– А что ты вообще здесь делаешь? У тебя же сейчас балет? – спросил Карикатурист-Пьяница, совсем забыв, что только что толкал речь.
Все, кроме жены, заметили, с каким блеском в глазах и как внимательно он на нее смотрел.
– Именно там я и нахожусь, в балетном классе. – Асия набивала скрученную бумажку табаком. – И в данный момент как раз исполняю кабриоль, один из самых сложных прыжков, при котором в воздухе подбиваю одну ногу другой под углом сорок пять и девяносто градусов…
– Ого! – улыбнулся Карикатурист-Пьяница.
– Потом я делаю прыжок с поворотом, – продолжила Асия, – правую ногу вперед, полуплие, прыжок! – Она подняла в воздух кожаный кисет для табака. – Поворот на сто восемьдесят градусов. – (Из раскрученного кисета крошки табака просыпались на стол.) – Приземляемся на левую ногу! – (Кисет лег рядом с мисочкой с кешью.) – А потом повторяем все еще раз и возвращаемся в исходную позицию.
– Балет – это поэзия тела, – пробормотал Исключительно Бездарный Поэт.
На всех нашло какое-то угрюмое оцепенение. Где-то вдалеке шумел город, сирены «скорой помощи», гудки автомобилей, возгласы и смех мешались с криками чаек. В кафе заходили новые посетители, кто-то, наоборот, уходил. Официант споткнулся и уронил