На границе этого зачарованного сада брусчатка оставила последнее послание: «иди к воде».
Пруд отчетливо виднелся в глубине сквера и Сеня уверенной походкой шел к нему, пока между деревьев не показалась величественного вида дама в простом, но изящном черном платье в пол и шляпе с вуалью, скрывающей лицо.
Она мгновенно завладела его вниманием. Было в ней что-то завораживающее и одновременно пугающее, какая-то смертельно опасная грация сквозила в каждом движении точеной фигуры. Сёма ощутил, как мороз прошел по коже, но списал его на собственную робость.
Дама в черном приблизилась на расстояние вытянутой руки и молча сделала книксен, театрально взмахнув при этом руками в бархатных перчатках.
Семёну показалось, что сквозь сетку вуали промелькнула ухмылка. Ему захотелось бежать без оглядки, словно перед ним была сама смерть, но он, кое-как совладав с собой, поинтересовался у незнакомки, не знает ли она, где Даша.
Та отреагировала странно: рассмеялась низким грудным хохотом и манерно взмахнула изящной рукой в сторону пруда. Сёма торопливо поблагодарил ее и дернулся было к водоему, но немногословная собеседница отвесила еще один книксен и распалась на множество черных мохнатых мотыльков, которые, в свою очередь, растворились в воздухе, оставив клубы черного дыма.
Эта странная встреча и еще более обескураживающее прощание настолько впечатлили Семёна, что в себя он пришел, лишь наступив ногой в воду. Очнулся и увидел беседку в азиатском стиле на помосте посреди водной глади, а немного сощурившись, различил в ней две головы, темно-русую и каштановую.
Обитатели беседки его тоже заметили. Раздались крики, в которых он с трудом различил слова: «Просто иди сюда!», «Прямо по воде!»
Поначалу ему показалось… что ему показалось. Одно дело узреть, как другие летают на половиках, растворяются в воздухе и создают миры, и совсем другое – самому повторить библейское чудо.
Он приблизился к пруду и аккуратно ткнул тихий омут кончиком мокасина. Чуда не произошло. Мокасин вымок, а из беседки донесся девичий смех. Сеня с обидой и тоской оглянулся на деревья, и в этот момент в воздух взметнулись опавшие листья и, повинуясь невидимыми силам, устремились к воде. Достигнув нее, они образовали широкую тропинку.
«Если она думала, что я должен пройтись по этой ковровой дорожке до беседки, то явно не учла массу тела», – ворча, как разбуженный медведь-шатун, и поминая лихом весь женский род, Семён опять подступил к водоему и ткнул листья мокрым мокасином. Те прогнулись немного, но всё же не