А как только Публий так приземлённо обратился к окружающему его миру, то тут-то он и вспомнил об Этоʹте, и для чего, собственно, он был вырван им из лап мангона. Тем более как раз сейчас выпал весьма удобный случай проверить Этоʹта на всё то, на что он способен и не обманулся ли сам Публий на его счёт, поддавшись на …А он и сам уже и не поймёт, что в Этоʹте так его привлекло и что заставило его не думать разумно о завтрашнем дне и пойти на такие большие траты для его настоящего положения при его покупке.
При этом Публий должно понимает, что Этоʹт не может знать всех людей здесь им на пути встречающихся, и они в большей своей массе относятся к тому самому исключению, в которое входят на лицо и по делам их Этоʹту люди неизвестные, и поэтому он подходит к делу проверки Этоʹта на сообразительность, вполне разумно и изобретательно. И он не на кого попало пальцем тычет или указывает, тут же задаваясь вопросом: «А это что за человек, Этоʹт? Как его величают или по крайней мере, чем он известен?», уже догадываясь, что ему на это ответит Этоʹт: «Этот человек сразу и без моей подсказки видно, что человек безнравственный и недостойный внимания такого честного мужа как ты, Публий», выжидает встречи с человеком наиболее непредсказуемым с виду и на свой счёт со стороны Этоʹта.
И вот они подошли к одному зданию, крайне замечательному с виду и своим внешним представлением непохожим на рядом стоящие постройки, ничем с виду не примечательными, – это здание вдоль стен было опоясано цепью фляг и связкой колбас, над входом висела вывеска «Гальский гусь», а на дверях была прибита таблица с меню, как потом при её прочтении выяснится, – от которого исходили не просто тревожащие ваши желудки и умы притягательные и живо описывающие их в своей голове запахи, а они собой затмевали весь ваш разум, и ваши ноги вдруг решали сами за себя думать и вести себя и вас под своды этого заведения, так манящего ваше воображение подающимися там блюдами. И Публий, чуть не поддавшись своим рефлексам и требованиям своего желудка, вдруг вознамерившегося взять на себя право решающего слова, заметив удивительного вида человека, решил о нём поинтересоваться у Этоʹта.
А этот удивительный человек, не просто стоял на входе в эту термополию, как уже можно было догадаться, а он как бы это сказать понятнее, не имея больших познаний в деле знаний терминологий, выразительно стоял, декларируя себя. И при том настойчиво и неуёмно – казалось, что он не мог найти в себе, тут под собой и рядом вообще спокойного места, вот он и не стоял на одном месте, переминаясь в ногах, импульсируя и эволюционируя лицом в дикость своего вида и понимания.
При виде чего, человек бесхитростный, прямолинейный и далёкий от столичных