Белоснежка: Демон под кожей. Наталья Евгеньевна Масальская

умер, когда ему было двадцать восемь, его жизнь оборвалась на взлете и, как бы ужасно это ни звучало, это хорошо. Ведь та смелость, о которой я говорю, признак молодости. Когда мы становимся старше, она превращается просто в хороший вкус. Картину привезут завтра. Не успели подговорить документы.

      – Не страшно. Думаю, Шиле стоит того, чтобы немного подождать.

      Насчет картины Мила, конечно, солгала. Нет, портрет был. Она не без труда устроила этот сложный тройной обмен, который в итоге делал ее обладательницей прекрасной работы практически за бесценок. Портрет должен был разместиться на одной из стен ее гостиной, но она чувствовала желание как-то компенсировать имениннику свое вчерашнее непотребство, и цена показалась ей вполне приемлемой.

      Больше неожиданностей за столом не было, так как беседу в свои руки взяла Тереза, и, ловко обходя все неудобные темы, они плавно перешли к десерту.

      ***

      – А почему врач? – спросила Милен именинника, когда после ужина все семейство перебралось в залитый солнцем сад и заняло круглую, выложенную из белого камня беседку, в центре которой стоял стол с легкими закусками и вином.

      Жан, который, облокотившись на широкий бордюр, уже несколько минут смотрел куда-то вдаль, повернул к ней голову:

      – У меня был выбор: либо юридический, либо медицинский. Я подумал, что два юриста в семье – это перебор, – он поднес к губам бокал и сделал небольшой глоток.

      – Понимаю, – Мила улыбнулась и поспешила отвести глаза.

      Она поставила свой фужер на стол и откинулась на спинку плетеного кресла. Тонкий невесомый тюль дрожал и перекатывался мягкими волнами от набегавшего теплого ветерка, смешиваясь с ароматами цветов и влажным запахом пруда. Тереза, как обычно, вспомнила очередную занудную историю, но никто ее особо не слушал, все трое лишь вежливо улыбались, когда ловили на себе ее взгляд.

      Несмотря на царившее вокруг умиротворение, Мила чувствовала, что воздух пронизан беспокойством. Жан, облокотившись о широкие перила, вновь уставился вдаль. Поль в напряженной задумчивости поворачивал бокал из стороны в сторону, рассматривая солнечного зайчика, увязшего в вине. Она знала, у него не хватает смелости начать. И эта вынужденная пауза давала ей время насладиться последними глотками свободы. Как только Поль откроет рот, все, что с таким трудом наладилось между ней и Жано, рассыплется прахом. Она еще ни разу в жизни так ясно не чувствовала остроты мгновения. Тонкую границу между хорошо и катастрофой.