Собрались с явным намерением допить вино, побалагурить в мужской компании и подналечь на закуски и разносолы, коих хлебосольные хозяева наготовили явно с излишком. Не на одни, а на десять именин и то хватит.
Савва Иванович представился, слегка повысив голос, чтобы заглушить шум за столом и заручиться всеобщим вниманием. Гости сразу замолкли, глядя на него, как смотрят на тех, о ком не раз слышали, но увидеть довелось впервые. Князь же вышел к нему из-за стола с гостеприимной улыбкой и распахнутыми объятьями.
– Вот и славно, что навестили! Мы еще вчера вас, признаться, поджидали. Садитесь, дорогой. – Он указал ему на свободное кресло и, обращаясь к гостям, добавил: – Вот вы, господа, на поезде ко мне прибыли, а изволите ли знать, кто рельсы под вами прокладывал и сию дорогу железную строил? Батюшка Саввы Ивановича, моего теперешнего доброго соседа. Желаю здравствовать им двоим и продолжать начатое с таким успехом великое дело.
Все дружно подняли наполненные бокалы, а у кого в бокале было пусто, поспешно налили себе до краев вина.
– За вас!
– За ваши благие начинания!
– Успеха в делах!
Мамонтов с благодарностью поклонился, тоже слегка пригубил, но не мог не внести печальную поправку в столь лестные для него пожелания:
– Батюшка Иван Федорович, к скорби моей, недавно скончался.
Все задвигали креслами, выражая готовность встать, но Савва Иванович убедительным жестом усадил всех обратно.
– Ах, что вы говорите! Какая утрата для всех, кто его знал и о нем слышал! Царство ему небесное! – Николай Петрович хотел перекреститься, но по рассеянности своей не донес правую руку до левого плеча, вздохнул и посетовал: – Всем нам когда-нибудь умирать – кому раньше, кому позже. Все на небесах будем.
Этюд девятый
Бесы спасутся
После этих слов балагурить и налегать на разносолы было уже несколько неуместно. Гости смутились, призадумались, вытерли губы, и разговор приобрел иное направление – отвлеченное и философическое, чему они сами немало удивились.
– А что там, на небесах, хотел бы я знать? – спросил военный в расстегнутом кителе и турецкой феске набекрень, которую он надел с явной целью всех позабавить и забыл снять, хотя на нее уже никто не обращал внимания.
– Для кого-то райские кущи с гуриями, а для иных ад кромешный, – подсказали ему то, что еще немного отдавало недавними смешками и балагурством.
– А когда вы в Крымскую кампанию под пулями, не сгибаясь, стояли, то об этом разве не думали? – спросил Николай Петрович, пресекая насмешки напоминанием о ратных доблестях военного и желая дать ему повод самому ответить на свой вопрос.
– О небесах-то? Не думал. Не до того было под пулями-то…
Военный