– То есть?
Он рассмеялся.
– Аrrière-boutique[24]. То, что видят покупатели, – это сцена, лицевая сторона, но вся важная работа делается тут, внизу.
– Понятно, – сказал я, глядя вниз, на лабиринт у подножья лестницы: светлое дерево будто мед, темное – как застывшая патока, в слабом свете – всполохи латуни, серебра, позолоты. Как и возле Ноева ковчега, все предметы мебели составлены рядом с себе подобными: стулья со стульями, кушетки с кушетками, часы с часами, а напротив тянутся строгие ряды бюро, столов, комодов. Обеденные столы в центре расчертили пространство на узкие, лабиринтообразные дорожки, по которым надо было протискиваться боком. В дальнем конце комнаты плотной стеной – рама к раме – висели старые потемневшие зеркала, теплясь серебристым отсветом старинных бальных залов и собраний при свечах.
Хоби оглянулся на меня. Заметил, до чего я рад.
– Любишь старые вещи?
Я кивнул – да, правда, я люблю старые вещи, хотя раньше об этом даже не догадывался.
– Тогда у Барбуров для тебя много интересного найдется. Подозреваю, что их чиппендейл или “королева Анна” не хуже того, что в музеях выставляют.
– Ну да, – нерешительно ответил я. – Но здесь все по-другому. Приятнее, – уточнил я, если он вдруг не понял.
– Это как?
– Ну, то есть, – я крепко зажмурился, пытаясь собраться с мыслями, – тут, тут здорово, столько много стульев – одни, другие… понимаете, будто разные характеры видишь. Ну вот, вот этот, – я не знал подходящего слова, – ну, он почти дурацкий, но в хорошем смысле слова, такой свойский. А вот тот – скорее нервный, тот, с длинными вытянутыми ножками…
– Смотри-ка, а на мебель у тебя глаз наметан.
– Ну-у… – От комплиментов я терялся, никогда не знал, как надо на них реагировать, только и мог притворяться, что ничего не слышал. – Когда они вот так выстроены вместе, сразу видно, как они сделаны. А у Барбуров, – я толком и не мог объяснить – не знаю, все больше напоминает инсталляции с чучелами животных, как в Музее естественной истории.
Он расхохотался, и его мрачность и тревога тотчас же улетучились, все добродушие сразу почувствовалось, проступило.
– Нет, ну правда, – я упорно гнул свою мысль, – она все так устроила – все столы отдельно, все подсвечены, все расставлено так, что руками, мол, не трогать, – как диорамы, которые они там ставят вокруг какого-нибудь яка, чтобы показать его среду обитания. Симпатично, да, но… – я указал на спинки выстроившихся вдоль стены стульев. – Вот это лира, а вон тот – как ложка, а этот вот… – Я очертил дугу в воздухе.
– Спинка-щит. Хотя вот у этого стула самая примечательная деталь – ажурный средник. Ты сам-то этого пока не понимаешь, – продолжил он, не дав мне спросить, а что такое “средник”, – но только видеть всю эту ее мебель каждый день – уже само по себе познавательно: разглядывать ее при разном освещении, когда хочешь – проводить рукой. –