Черский полистал фотографии на ноутбуке, посмотрел копии кое-каких документов, бумаг, писем… Снова сел к столу писать…
«Каким был Елисей Стефанович? Ну…, всё ведь со слов Хлои и сына Игоря, который помнит его, отца Елисея до четырнадцатилетнего возраста… И с его же, Игоря, слов характеристика матери – уже обиженной, «брошенной». Да, жена Хлоя, человек сильного характера, коммунистка, считала мужа балованным, безответственным, невнимательным и легкомысленным человеком… Правда, талантливым, весёлым, искренним и не жадным. Да, он был честен, справедлив. Он никогда не льстил, не завидовал, хоть и был высокомерен! Чурался рабочих и крестьян… Белая кость! Голубая кровь! Сын давал характеристику значительно более лестную… Но трудно было сыну, воспитанному матерью и ставшему тоже коммунистом, да ещё и чекистом-разведчиком, понять отца, принять его позицию. Оппозицию, яростную, безоговорочную! Игорь Елисеевич, хоть и редко, но получал от отца тайные письма. Этих писем, с девятнадцатого по тридцать девятый год, было и написано-то не более трёх-четырёх десятков, а сохранить в семье удалось меньше половины. Умных, глубоких писем, наполненных человеческой болью. Болью потерь, болью непонимания… Отец каждый раз убеждал сына, что необразованные, алчные, лживые люди в глубине души жаждут лишь воспользоваться революционной идеей и борьбой. Чтобы награбить, чтобы удовлетворить свои мелкие личные цели. И сын понимал, что отец искренен в своей оценке событий. Он ведь был величайшим оптимистом, человеком лёгким в общении, склонным к юмору и конформистским, либеральным решениям споров. Тем более он исповедовал обновительные идеи в культуре и искусстве начала двадцатого века. Все эти «измы» в музыке, живописи, поэзии. Но он остро чувствовал фальшь, боялся предательства и обмана. Рефлексирующий, встревоженный эмоциональной общей экзальтацией творческий человек, он был бы чаще всего во власти самообмана и оказался бы игрушкой в жёстких руках власть предержащих. Елисей Черский был лично знаком со многими деятелями «нового» искусства. И с теми, кто по очевидной ему глупости и недальновидности хотели отринуть, сбросить с «поезда революции» «старую» культуру. Он говорил об этом и Есенину, и Маяковскому и даже предсказывал их горькие, странные смерти… Да-а-а… Заблуждения и пламенные сердца, огонь и лёд отрезвления… Понял ли дед-генерал в старшем своём возрасте, в старшем возрасте «неразвитого»-таки социализма, постепенного его развенчивания, своего отца… Что-то, наверное, понял, но как человек, искренне и честно отдавший силы, сердце, жизнь высокой идее Свободы, Равенства и Братства, списывал неудачи на «недостатки и перегибы»… Защищал «человеческое лицо» коммунистической светлой идеи! А разве многим людям понятно сразу, на берегу, «что такое хорошо,