Конечно, при езде рысью ритм нелегко утратить. Пять минут на той утренней дороге – и вся кавалькада, извлекши этот ритм из туманных глубин своей памяти, уже приподнималась и опускалась автоматически, под звенящий клич инструктора: «Оп-па! Оп-па! Оп-па! Оп-па». Еще пять минут – и все мы, увы, опять стали болтаться, как мешки с картошкой. Что мы действительно утратили, так это способность наших ножных мышц приподнимать нас и опускать, следуя типично английскому стилю верховой езды, который для тех, кто никогда его не испытал, лучше всего можно сравнить с припаданием на скамеечку с раскинутыми в стороны ногами. Человек привстает в ритме метронома, настроенного на шестьдесят ударов в минуту. А если опустишься в неподходящий момент, есть перспектива шлепнуться на туго обтянутую штанами задницу с силой выбивалки для ковров.
Чарльз, с красным лицом подскакивая на спине Воителя, сказал, что мы, очевидно, были безумны. Ловя ртом воздух, он объявил, что просто не доживет до того момента, когда потребуется завязать лошадиный узел. В любую секунду он может свалиться и сломать себе шею.
То, что Чарльз был вообще способен говорить, надо приписать тому обстоятельству, что он ехал на Воителе. Крупная лошадь бежит более неторопливым аллюром, чем пони. Пикси же, чтобы поспеть за Воителем, делала по меньшей мере два шага на каждый его шаг. Я под боком у Чарльза судорожно дергалась на ней вверх и вниз, как шейкер для коктейля. Всякий раз, как я пыталась что-то сказать, мои зубы клацали.
Воистину это было утро переоценки ценностей.
Мы то приподнимались в седле в такт рыси, пока не кончались силы. То на протяжении следующих нескольких минут шлепались о седло с ощущением, что нас бьют по заду сковородкой. То лихорадочно встряхивались в те кошмарные мгновения, когда инструктор вскрикивал: «Внимание, машина! Пусть не видят, как вы волочитесь. Веселее, оп-па!» На этот призыв мы все послушно подскакивали, словно отряд Королевской конной гвардии, и практически умирали в наших седлах, едва лишь машина проезжала мимо.
Вторая половина дня принесла столь же жестокий самоанализ. После обеда мы кое-как вскарабкались на своих лошадей и под неумолимым взглядом инструктора стали практиковать езду легким галопом. Три человека слетели наземь, и единственная причина, по которой я этого избежала, состояла в том, что я сжульничала. У меня оказались длинные руки. Сидя обманчиво прямо, держась впереди всех, так что они не могли видеть, чем я занимаюсь, я потихоньку, как пиявка, цеплялась за седло.
У меня все болело. Так, что хотелось умереть. В начале каждого галопа седло приподнималось – это я рывком хваталась за него, практически отрывая Пикси от земли. Но все-таки я не упала, за что мне была обещана награда. После того как мы вечером напоили лошадей, покормили их и почистили, помассировали