Странные это были два месяца. Только сейчас Лотти начала привыкать к жизни без Селии. Но с чувством покоя пришло сознание того, что атмосфера в доме постепенно накаляется, словно отсутствие Селии убрало стержень, который, как невидимый клей, удерживал всю конструкцию. Доктор Холден все чаще отлучался из дому, до предела натягивая тонкую нить, связывающую миссис Холден с привычной жизнью. А тут еще Фредди и Сильвия, как по команде, именно в это время стали совсем неуправляемыми: их крики и топот окончательно вывели ее из себя, предоставляя доктору Холдену лишний повод не возвращаться домой. «Возможно ли в этом доме добиться хотя бы секунды покоя?» – спрашивал он тихим, якобы спокойным тоном, и миссис Холден каждый раз вздрагивала, словно собака, которую сейчас выдворят пинками за дверь, в темноту и холод.
Когда доктор Холден удалялся в свой кабинет или уходил неожиданно по ночному вызову, с неизменной вежливостью произнося: «Доброй ночи, Лотти», она молча за ним наблюдала. Он никогда не был с ней груб, никогда не давал ей повода чувствовать себя лишней в доме. Впрочем, по большей части он, казалось, вообще ее не замечал.
Когда она впервые появилась в доме, доктор проявлял меньше сдержанности. Держался дружелюбно, часто улыбался. Возможно, ей просто так запомнилось. В первую ночь в чужом доме, когда она молча плакала, сама не понимая почему, но, как ни странно, опасаясь, что хозяева услышат и отошлют ее обратно, он тихо вошел к ней в комнату и присел на край кровати.
– Ты не должна бояться, Лотти, – сказал он, коснувшись ее головы теплой сухой ладонью. – Могу представить, как трудно тебе жилось в Лондоне. Теперь ты в безопасности.
Лотти огорошенно молчала. Ни один взрослый до сих пор так с ней не говорил. С серьезностью. И заботой. И без малейшей угрозы или пренебрежения. Большинство из них даже не помнили, как ее зовут.
– И сколько бы ты здесь ни пробыла, Лотти, – продолжал доктор Холден, – мы сделаем все возможное, чтобы ты была счастлива. А когда ты захочешь уехать, нам останется надеяться, что ты будешь с удовольствием вспоминать свое пребывание в нашем доме, поскольку мы все уверены, что полюбим тебя.
Он погладил ее по голове и ушел, унося с собой ее вечную благодарность и то, что в сердце восьмилетнего ребенка можно считать преданностью. Знай он, что в ее жизни никогда не было отца, не говоря уже о том, чтобы услышать от него хоть несколько добрых слов, он мог бы, наверное, удержаться от проявления нежности. Но нет. Доктор Холден улыбнулся, погладил ее, успокаивая, и маленькая Лотти перестала плакать,