Вскоре перед ним возникла тёмного стекла бутылка. Сидел, ссутулившись, не поднимая серых набрякших век. Медленно отпил красного вина и поморщился. Даже неопытный физиономист смог бы прочесть по его лицу, что выражала недовольная гримаса. «И эту мочу старого ишака они называют „Хванчкарой“? К стенке мало поставить…» Снова глотнул вина и опять скривил губы. Откинулся на спинку кресла, сверкнув жёлтым тигриным огнём в глазах. Достал коробку папирос. Под тёмно-зелёной её крышкой, с лёгкими золотыми узорами, нарядно блеснула серебристая фольга. В воздухе тонко потянуло благородным душистым табаком. Разминая неловкими пальцами туго набитые папиросы, он пересыпал табак от нескольких в потёртую трубку, утрамбовал её ржавым ногтем и зажёг спичку. Трубка довольно пыхнула искрами, сизые, ароматные кольца вылетели из-под прокуренных до желтизны полуседых усов. Клубы дыма медленно колыхались и явно не торопились развеяться.
И тут, незаметно для гостей веранды, но совершенно явственно для курильщика, в дымном облаке образовался силуэт крупного, средних лет мужчины. Он был чрезвычайно важен осанкой и одет в голубоватую шёлковую блузу, перепоясанную чёрным, в серебре, узким ремешком. Телесами обширен, с туго набитым брюхом, энергично грозившим разорвать кожаную опояску и вырваться на волю. Толстые щёки и плешь – в каплях пота, словно бы в плотных пузырьках выступившего жира – пласт залежалой под солнцем сырокопчёной колбасы. Взгляд его, вязкий, с масляной поволокой, ещё недавно властный, презрительно-жестокий, под равнодушным взором курильщика мгновенно сделался робким и бегающим. Так от внимательных глаз льва вдруг начинают дрожать мелкой дрожью гнилой окраски пятнистые твари, что рыщут, поджав хвосты, вслед за хищниками, в надежде полакомиться падалью.
– Шьто, Лаврэнтий? Пачэму трясёшься как заяц? Шьто, я – сэрий волк, а? Каторый тыбя съест? Каторый тыбя загрызёт – нэ падавытся? Нэт, Лаврэнтий, а-шибаешься. Я твой таварыш по партии, а нэ сэрий волк. Панымаишь разныцу? Давно нам пагаварыт пора! Давно хачу сказат тыбе. Как таварыш таварышу. Как балшэвик балшэвику…
Человек, понятно на кого похожий, подлил себе в бокал, не спеша, мелкими глотками отпил вино, пыхнул трубкой и всмотрелся в колеблющийся вместе с дымом облик своего собеседника.
– Устал я от тыбя, Лаврэнтий. Сколько раз гаварыл. Сколько раз прэдупрэждал. Занымайся партийным строительством! Настояшым образом занымайся! Как нас учил таварыш Ленин, этот старый маразматик… А ты?! С утра до вэчера ганяешься за масквичками. Проходу ныкому не даёшь… Пагляди у мэня в Крэмле – вэсь стол завален жалобами на тыбя. Захады, сам убэдишься, если не вэришь таварышу Сталину. Паслэдний раз спрашиваю. Да какых пор будэшь прэследовать на своём грязном, ванючем автомобиле наших