Джон закончил работу над рукописью в рекордно короткий срок. Надо ли говорить, что я сам не свой от гордости за него и за книгу? Конечно, книга вышла блестящая – ведь ее написал мой старший братец. Но даже если бы ее создал не мой невыносимый, неповоротливый, вечно небритый брат, эта книга все равно – великолепно написанные воспоминания, трогательные и печальные, правдивые и искренние, как и подобает мемуарами. А главное – поразительно, совершенно независимые и оригинальные.
После тридцати лет молчания мой старший брат вновь рассказывает истории.
Пролог
– Смотри мне в глаза, юноша!
Не знаю, сколько раз я слышал эту фразу. Обычно ее произносили на повышенных тонах, а то и вовсе орали на меня. Знакомый рефрен сопровождал меня со школы – буквально с первого класса. Я слышал эти слова от родителей, родственников, воспитателей, учителей, школьных директоров, да много от кого. Я привык к ним и уже был внутренне готов услышать их снова и снова.
Порой эту фразу сопровождал хлопок линейкой или тычок указкой с резиновым кончиком – такими орудовали учителя во времена моего детства. Учителя еще говаривали: «Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю, Робисон!»
Я мялся, ежился и упорно смотрел в пол. Учителя от этого сатанели еще больше. Я поднимал взгляд, видел разъяренное учительское лицо, и поспешно отводил глаза – мне делалось еще неуютнее, и я ежился еще сильнее. И попросту немел.
Отец, бывало, выражался иначе:
– Смотри мне в глаза! Почему юлишь? Что ты скрываешь?
– Ничего.
Если отец был в подпитии, он вполне мог истолковать мой ответ как дерзость и залепить мне оплеуху. К тому времени, когда я поступил в начальную школу, он уже закупал дешевое вино большими галлоновыми бутылями. И к вечеру успевал изрядно опустошить очередную бутыль. Я укладывался спать, а отец пил далеко за полночь.
– Смотри мне в глаза! – требовал отец. Я упирался взглядом в нагромождение пустых бутылок, составленных за спинкой его кресла и под столом. Я ежился и смотрел на что угодно, лишь бы не ему в лицо. Когда я был совсем маленький, то убегал, чтобы спрятаться от отца, а он гонялся за мной, размахивая ремнем. Иногда мать меня выручала. Иногда нет. Потом я вырос, окреп и собрал солидную коллекцию ножей (мне тогда было лет двенадцать). Отец понял, что нарываться опасно, и перестал требовать «смотри мне в глаза».
Каждый встречный полагал, будто отлично понимает, почему я так себя веду, почему прячу глаза. Ответ был прост: потому что я дрянной мальчишка.
– Разве можно верить тому, кто прячет глаза?
– У тебя глаза бегают, что ты, как преступник, честное слово!
– Ты затеваешь какую-то пакость, уж я-то знаю!
В большинстве случаев, я ничего такого не затевал.
Я понятия не имел, почему все на меня так взъедаются. Я даже не понимал, почему так важно смотреть другим в глаза. Но мне все равно было стыдно: