Элла вернулась в кресло:
– А мне нужен он. И заменить его некем… пусть я и пыталась. Когда исчезает твой человек, тебе говорят: «но жизнь продолжается» и «время лечит», и много чего еще в этом роде. Но это пошлость, пусть и с добрыми намерениями. Правота, доброта пошлости. Я не уверена, что жизнь так уж должна, обязана продолжаться, а время… мне все чаще кажется, что время лишено воображения. Но мы лишены в еще большей степени.
– Так время не лечит?
– Анестезирует, – улыбнулась Элла. – Я во времени, куда я денусь? Что-то такое делаю, пытаюсь, надеюсь. Признаю все права времени, но… А что, собственно, «но»? Не признаю за временем некоего таинства, недоступного мне, высшего смысла?! Уже что-то, – состроила гримасу на собственный счет Элла. – А в свое время взяла-положила свою яйцеклетку в «холодильник», успела. Это еще до той аварии за Плутоном, ты, наверное, знаешь. Да, конечно же, знаешь. Ты прочла обо мне всё перед полетом на Готер. На Земле давно уже стало бессмысленным словосочетание «закрытая информация». Смотришь на меня и видишь меня без кожи. Знаешь и о бесплодии, и о проблемах с желчным пузырем. – Сбавляя тон, – Ладно, что ты. На твоем месте я бы тоже меня изучала. Так вот, яйцеклетку я оплодотворила моим мужчиной и ждала, когда он скажет «да». А он не успел. И вообще, ему не до того было перед «скачком»… Взяла с собой на Готер как сувенир – придумала слово, да? И не то, чтобы не могла решиться – мне тоже было «не до того». А семнадцать лет назад вдруг пересадила эту свою яйцеклетку из «холодильника» в «инкубатор». Кажется, я разочаровала тебя? Юджин так тогда напугал нашу Эвви самим фактом своего существования, что его возникновение просто обязано быть объясненным какой-нибудь жуткой, а еще лучше, если инфернальной тайной.
– Просто я дура, – улыбнулась Эвви, – сама должна была догадаться о чем-то подобном.
– Это всё ерунда оказалось: «Если не вынашиваешь, то вроде как и не мать». Я была счастлива.
– Была?
– Я, кажется, глупость сказала. Я и сейчас счастлива, но лучшее, самое в моем материнстве уже позади. Это надо признать. Я вспоминаю, смакую эпизоды его детства. Он, кстати, не любит этого страшно. Вот у него был насморк, и он прочищал свой нос, трубил как слоненок. Вот, стоило мне выйти на балкон, он запирал меня и так радовался. Вспоминаю, и сердце сжимается от любви и жалости к Юджину. Материнство состоит из таких вот потерь? Получается, да.
– Это твое и в тебе, Элла. И становится только чище и глубже, – пытается Эвви, – Просто сейчас у него переходный возраст. Это пройдет.
– Спасибо, конечно. Я тоже, в свое время, изучала психологию. Просто дело в том, что я оказалась довольно бездарной как мать. А он, – Элла замолкает, потом, после паузы:
– Да, конечно, я хотела хоть как-то продлить любимого, дать ему жизнь в нашем мире, но те черты, что восхищали или же умиляли меня в нем, вдруг, оказалось, раздражают, разочаровывают