– Мы в Зубкове без году неделя, – внушительно говорили мужики, – все силы, не обустроившись, бросили на посевную, стройку крыш над головой, воду добывали – колодец выкопали, и всё одной рукой, без помощников, когда ж городиться? К тому же лесу нет. Делян пока не дали.
Появившийся в конторе волостной старшина[5] Петр Антонович Волосков внимательно выслушал мужиков и нашёл, что они правы. Тут же приказал леснику, не мешкая, выделить лес из казённых дач по норме. Пастух потраву возместит, надо только составить акт.
Пришлось отложенную работу на август, а то и на позднюю осень, исполнять сейчас, отрывать драгоценные дни на заготовку жердей, городьбу.
Глаша прознала о беде Евграфа, и тут как тут: скараулила приятелей возле конторы, якобы и сама пришла сюда по делу и лисой Патрикеевной, с лаской и услугой.
– Слышала я, Граня, скот вам огороды почекрыжил. Так я могу вам жердей выдать со своей деляны. Стоит она, покуда, без мужика нетронутая.
– В долги влезать, Глаша, нам нет проку. Свои деляны завтра получим, – отказался Евграф.
– А что мужа ты потеряла – прими наши поклоны, – сказал Степан, и приятели заспешили домой.
Глашу сосватали два года назад в неполных восемнадцать лет. Выходила она не то чтобы по любви, скорее по неизбежности быть замужней. Анисим слыл хватким, отдубасив государеву службу, дюже старался по хозяйству. За год совместной жизни, Глаша прикипела к мужу, оказалась любвеобильной женщиной, не подозревая раньше в себе страсть к постельным играм. И всюду стремилась угодить суженому. Счастливый год пролетел, как один день. Однако дела в хозяйстве шли туго. Семья была многодетная, пахотного клина не хватало. Многолетние засухи и вовсе обедняли стол. По хуторам разрастался ропот на тяжкое малоурожайное ярмо. Суховеи, голодной волчьей стаей, выгрызали посевы хлебов. Многие хозяйства разорялись.
Старший брат Глаши Емельян и двоюродный Фёдор зараженные молвой о необжитых сибирских просторах, где не бывает засухи и голодухи засобирались на вольные земли, истребовав в земстве разрешающий документ. Анисим потянулся с ними. Шли своим извозом через донские степи, Уральские горы, по равнинам Западной Сибири. На переправе через полый Иртыш, Анисим чуть не потонул с лошадью, которая дичилась парома и улетела вместе с бричкой и скарбом в воду, зашибла мужика оглоблей. У берега, где стоял паром глубина в два аршина, течение в эту пору шибкое. Анисим, скованный ударом, захлебывался. Намокшая одежда тянула вниз. Родственники оторопели, растерялись, бабы визжали от страха. Быстро нашёлся паромщик. Он сорвал со щита багор, кинул его Емельяну, второй подхватил сам.
– Мужика, мужика цепляй, холера его возьми, – зло кричал паромщик, цепляя багром тонущего, – несёт вас необструганных на край света, а как пособиться – ладу нет.
Емельян, подхватив багор,