Жертвам зверского массового убийства мирных жителей Невельского района Псковской области на Голубой Даче 6 сентября 1941 года и их памяти посвящается…
Выражаю глубокую благодарность Людмиле Мироновне Максимовской, невельской писательнице и общественному деятелю, первой прорвавшей заговор молчания вокруг чудовищного преступления в истории геноцида мирного населения России во время Великой Отечественной войны. Её книга «Земля молчит» в совокупности с личными воспоминаниями автора, документами и описанными событиями легла в основу замысла и использована при написании «Сиреневого «Рая».
Признателен Виктору Юрьевичу Колондуку и искренне благодарю его за солидный обобщающий труд «Истории Старого Невеля», хрестоматийно освещающий многовековой путь этого уникального российского городка в Псковской области. «Истории» особенно бесценны описанием героических и трагических страниц города в годы Великой Отечественной войны.
В книге использовано множество документальных данных, эпизодов и фрагментов из сети. Спасибо всем авторам, энтузиастам и блогерам, кому небезразличен Невель.
На написание «Сиреневого «Рая» меня особенно вдохновил бескорыстный и яркий труд невельского преподавателя Ольги Вениаминовны Петровой и её учеников по расследованию и увековечению памяти жертв Холокоста на Невельщине.
Стихи
Виктор БУЙКО
ГОЛУБАЯ ДАЧА
Сиреневые гроздья отшумели.
Всё смыла грустной Еменки вода…
Тут дети от кошмара поседели,
Крик матерей не стихнет никогда!
Кричат поля, кричат колосья хлеба,
Кричит трава, дорога, косогор…
Скажи мне, друг, неужто ты здесь не был?
Не слышал матерей безумных хор?!
Неужто в багровеющее небо
Ты смотришь здесь, и веко не дрожит?
Я выть хочу – молчание нелепо,
Когда младенец под землёй лежит!
А мы с тобой, уйдя отсюда вскоре,
Сполна ли боль и память сберегли?
…Безбрежное, заплаканное горе,
Присыпанное комьями земли.
Нет, друг, прости, не слушаются ноги.
А ты шагай – тебя дорога ждёт…
Я тут прилягу, словно на пороге
Бескрайности, где вечен их полёт!
Муса ДЖАЛИЛЬ. «Моабитская тетрадь»
ЧУЛОЧКИ
Их расстреляли на рассвете,
Когда ещё белела мгла,
Там были женщины и дети,
И эта девочка была.
Сперва велели им раздеться,
Затем к обрыву стать спиной,
И вдруг раздался голос детский
Наивный, чистый и живой:
– Чулочки тоже снять мне, дядя?
Не упрекая, не браня,
Смотрели, прямо в душу глядя,
Трёхлетней девочки глаза.
«Чулочки тоже?»
И смятеньем эсесовец объят.
Рука сама собой в волнении
Вдруг опускает автомат.
И снова скован взглядом детским,
И кажется, что в землю врос.
«Глаза, как у моей Утины», —
В смятенье смутном произнёс,
Охваченный невольной дрожью.
Нет! Он убить её не сможет,
Но дал он очередь спеша…
Упала девочка в чулочках.
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, а если б дочка
Твоя вот здесь бы так легла,
И это маленькое сердце
Пробито пулею твоей.
Ты человек, не просто немец,
Ты страшный зверь среди людей.
Шагал эсесовец упрямо,
Шагал, не поднимая глаз.
Впервые, может, эта дума
В сознании отравленном зажглась,
И снова взгляд светился детский,
И снова слышится опять,
И не забудется навеки
«ЧУЛОЧКИ, ДЯДЯ, ТОЖЕ СНЯТЬ?».
ВАРВАРСТВО
Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами…
Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землёю,
Друг друга с бешенством гоня…
Нет,