– Прекрати на меня пялиться!
– Не могу. Мне теперь можно.
– Фред был твоим другом!
– Нет. Теперь нет. Фреда я терпел из-за тебя и ждал, когда тот сыграет в ящик.
– Идиот! – сказала Джина, ставя перед Томом дымящийся эспрессо.
– Ошибаешься. Я умный. А вот он идиот, но и за это ему спасибо.
– И как понять тебя?
– Он оставил мне лучшие годы с тобой.
– Я с тобой не буду.
– Заблуждаешься, Джи. Кофе великолепен. Я пойду.
Том пошел к выходу. Джина молча смотрела на него. Он обернулся и, улыбаясь, спросил:
– Ты не проводишь?
– Иди к черту! – крикнула Джина и отвернулась.
– Как скажешь, дорогая!
Дверь хлопнула. Она продолжала стоять у окна, злясь на себя за свою дурацкую слабость: старые чувства не ушли, нет. Они с новой силой дали о себе знать, проникая в каждую клеточку ее души. Джина закрыла глаза. В который раз она вспомнила тот костер, песни под гитару, взгляд глубоких внимательных глаз Тома. Он сказал ей в ту ночь, что будет всегда рядом и будет ждать ее, несмотря ни на что, и что когда-нибудь они точно будут вместе… Но было поздно: под сердцем ее билось сердечко Линды. И верность свою она пообещала Фреду. Том был в ее жизни давно, такой привычный, как и Фред, но только Фред проявился раньше, а Тома она полюбила много позже. Когда уже было нельзя. Каждая встреча с Томом на протяжении ее жизни с Фредом была испытанием. Том чувствовал это, поэтому всегда был в стороне и старался не беспокоить ее, по возможности избегать: Фред все же был другом. Да и Фред знал о чувствах Тома, но никогда не говорил с ним об этом – зачем? Джин все понимала и была благодарна им обоим за бережное отношение. А теперь… Она улыбнулась: ее лучшие годы впереди. Он прав.
Летнее счастье
Вечерний воздух отяжелел, налился влагой: вот-вот набегут синие тучи, грянет летний гром, по-взрослому, серьезно так; польется долгожданный дождь. Ползет тоненький, почти прозрачный паучок по дереву, ползет и шепчет:
– Погоди, дождичок-летничок, дай до дому добраться! Повремени!
– Торопись, торопись, скоро уже! – ответил ветер, шурша березовыми листочками. Он ждал этого маленького многоножку, чтобы дать ему возможность уйти.
Как только паучок скрылся, ветер задул, зашумел, засвистел. Закружилась придорожная пыль, заволновалась сочная трава, зашуршали кроны деревьев – все оживилось, заговорило о чем-то своем, неведомо лесном.
И вдруг все стихло. Настала глубокая тишина. Лесной мир на мгновение осветило голубой молнией и грянул гром. Все вокруг содрогнулось. Это беззвучие нарушил глухой звук, который все нарастал и нарастал… Земля жадно впитывала небесную воду; деревья протянули ветви, ловя ими капли, стекающие потом вниз по шершавым стволам.
В воздухе витало ночное летнее счастье. Мне хотелось раствориться в нем, насытиться. Я прислонился к дереву и замер, впитывая тишину ночного леса, дыша его