Чтобы виртуозно освоить дар исцеления самостоятельно, по гримуару, мне бы потребовались годы. Коул не мог так долго ждать, да и чувство вины мешало мне сосредоточиться. Я не могла провести на одном месте и часа, не говоря уже о том, чтобы закопаться в книгах и зазубривать аффирмации. Утешение для меня нашлось в безустанном поиске. Беспокойный сон, постоянные путешествия и по десять новых знакомств в день – лишь бы найти хоть какое-нибудь доказательство, что эффект от мэцубуси обратим.
– Как ты узнала способ снять барьер с Нью-Йорка? – вдруг спросил Коул. – Это ведь древняя и сложная практика, которую Аврора вписала в… Стоп… Секунду. – Коул вспыхнул, даже не удосужившись выслушать мое оправдание. Впрочем, ему все было ясно и так. – Шепчущая глава Авроры опасна, Одри! Ты же говорила, что она основывается на жертвоприношениях, что это воплощение кровавой стороны колдовства… – забормотал он, распалившись лишь больше от моего гнетущего молчания.
– Это исключительно ради дела! И кстати. – Я выпрямилась, со звоном вернув чашку на блюдце. – Я пришла к тебе не для того, чтобы слушать нотации или причитания, какая я глупая и несносная. Сама это знаю. Я пришла, потому что соскучилась. Так почему мы все еще обсуждаем Аврору, вместо того чтобы целоваться?
Коул хмыкнул, но сдался, когда я вновь навалилась на него. На этот раз я действовала решительно, быстро завладев его губами, пока их не заняла очередная болтовня. Когда ветер усилился, а я замурлыкала от прикосновения рук Коула под своей рубашкой, он произнес:
– Я ненавижу себя за то, что не могу отправиться с тобой и защищать, как раньше.
Я знала, что рано или поздно эти слова прозвучат вслух. С тех пор как случилось то, что случилось, и мы вернулись в Вермонт, Коул ни разу не заговорил о своей беспомощности. Лишь постоянно рвался проявить самостоятельность, из-за чего на кухне билась посуда, а на его лбу выступали шишки от дверных косяков. Иногда я замечала, как тоскливо он водит пальцами по запястью, выискивая черную метку, которой было больше не суждено гореть.
– Пробыть атташе пару недель и сразу же уйти в отставку… – Коул рассмеялся, но смех его был печальным. Он поцеловал меня в шею, не закрывая слепых глаз, и я с раскаянием заглянула в них, не зная, что ответить. – Наверное, Гидеон был прав. Не зря родители хотели держать нас подальше от охоты. Раз уж так суждено… Буду ждать тебя дома. Возвращайся скорее.
Я сжала руку Коула, задержав взгляд на его пижамных штанах в шотландскую клетку, которые у него больше не находилось повода переодевать. Погода на улице стояла прохладная, но согревающие чары делали свое дело.
Все это… Все из-за меня.
Тряхнув головой и приподняв лицо Коула, я прошептала, надеясь, что мой голос не дрогнет от слез, которые я никак не могла выплакать с того самого дня:
– Ты все еще мой атташе. И, клянусь, я все исправлю!