К чему ждать? Ведь забрезжило избавление от немоты?.. Он уже ближе к своей речи… Еще сколько-то поприщ вверх по Днепру…
Но не сбежал, остался испытывать и дальше судьбу. Она-то вон как затейливо поворачивала.
После трапезы Стефан поманил его, оглядел мешковатую рясу, онучи, лапти и крикнул Луке, чтоб тот принес скуфейку. Лука принес старую черную шапочку. Стефан надел ее на русые длинные волосы мальчика. Скуфейка была великовата.
– Хоть ты и не послушник даже, но уж ладно, – молвил Стефан. – Ну, пошли с Богом.
Сам он был в черной рясе, мантии и клобуке. Подтянутый, стройный, сильный, со всегдашним румянцем, просвечивающим сквозь смуглость.
И они отправились в город.
Сычонок и рад был, что идет в город, а главное – что идет вместе со Стефаном, но и печалился: что-то решат тиуны? А ну сейчас же и отправят в Касплю, потом в Поречье, а там и в Вержавск.
Утро раннего лета было ясное, теплое, веселое из-за солнца, птиц, синего неба. На Чуриловке брехали собаки, кричали дети, дурным голосом ревел теленок, пели петухи. У Стефана в руке был крепкий посох. Глаза его сияли ореховым огнем. Он шагал широко, и мальчику приходилось собираться с силами, чтобы не отставать.
Из приземистых изб, крытых соломой, иногда выходил кто-нибудь, баба в платке или кудлатый мужик с бородой, в свободной рубахе, и все они тут же кланялись Стефану, и он осенял их крестным знамением. Одна молодая баба засеменила к ним, чтоб лобызнуть руку монаху и испросить благословения. Тот осенил ее, пробормотал свое «Во имя Сына и Святаго Духа» и возложил руку на ее склоненную голову.
И та молодая, загорелая, поджарая баба жарко взглянула снизу и проговорила смиренно и непонятно:
– Ах, батюшка…
Они шли дальше. И Сычонку это все нравилось. Внимание всей Чуриловки было приковано к ним. «И я уже как инок, – думал он, – инок монастыря Бориса и Глеба». Хотя был он даже не послушником, а так, прибившимся, жившим из милости, Христа ради в монастыре, пусть и звонил уже наравне с Леонтием. Он и не думал всерьез о монастырской жизни, то есть о будущем, ни-ни. Кем ему выпадет быть, кто знает. Ему и ладейщиком хотелось стать, водить ладьи по Каспле, а пуще того – по Дюне-Двине, по Днепру, а там, глядишь, и по небесной Волге, что стекает с горы Валдайской. Хотелось ему стать и воином, носить кольчугу, шишак, меч, копье, лук со стрелами. Вот поступить в дружину к светлому князю Ростиславу с серыми очами и курчавой бородой.
Да только кому немко дружинник-то потребен?.. Али ладейщик? Ежели только толмача всегда иметь около себя. Да где сыщешь такого?
Ничего не было ясно. Но сейчас Сычонку по душе было идти подле видного Стефана и выглядеть иноком али там послушником монастыря Бориса и Глеба.
Он хотел дорогой как-то начать свой разговор со Стефаном, но все что-то его или Стефана отвлекало. Так они дошагали до церкви при устье речки Чуриловки. Стефан остановился и, поклонившись церкви, перекрестился. То