И заботливая дочь приносила маме в больницу подробный конспект пяти-шести сериалов.
Каждый раз, когда я встречала их, общалась с ними, я думала – эта девочка могла бы иметь свою семью, детей. Она могла бы любить, может быть – пережить несчастную, безответную любовь. Она могла бы страдать или наслаждаться жизнью, радоваться, быть счастливой, быть несчастной. Но живой. Она могла бы жить. А она сплелась воедино в каком-то паразитирующем симбиозе с мамой. И симбиоз этот – как что-то вялотекущее, серое, безжизненное.
И жаль мне было ее непрожитую собственную жизнь.
Мы прорастаем иногда в наших детей. Мы врастаем в них корнями. Но как только мы прорастаем, влипаем в ребенка, соединяясь с ним в одно целое, мы заполняем собой его жизнь. И уже нет ребенка с его уникальной жизнью, с его уникальным путем, сценарием своей жизни.
Есть маленькая наивная беспомощная мушка, укутанная моей паутиночкой. Есть мой маленький ребеночек, завернутый, запеленутый моей любовью и заботой. И все его попытки вылезти из этих пеленок, из паутины заканчиваются плачевно. У него нет сил вырваться – он такой маленький, такой беспомощный. И я, заботливая мама, видя, какой он неприспособленный и беспомощный, говорю: «Оставайся с мамой… Тут такая мягкая паутинка, тут так привычно…»
Паучья любовь – так можно назвать нашу опекающую, разрушающую, лишающую ребенка всех его жизненных соков любовь.
Если это вообще можно назвать любовью…
Усталость
Если вы хотите научить своих детей воровать, заставьте их подольше выпрашивать все, что вы им даете.
Нас так много в жизни детей, так много нашего руководства и контроля, что они устают от нас. Они пытаются закрыться, отгородиться от нас. Создать свое пространство, свою жизнь.
– Моя пятилетняя дочь повесила на двери своей комнаты листок с надписью: «Прашу ни биспакоить», – говорила одна мама на тренинге.
– А у моей дочери висит карточка – на одной стороне написано: «Можно входить», на другой: «Нельзя входить», она меняет их в зависимости от желания или нежелания общаться.
– У моего сына-подростка, – говорит третья мама, – на двери нарисован череп с костями и надпись: «Не входить – убьет!»
Мы смеемся. Хотя чему тут смеяться? Наши дети устали от нас. От нашего постоянного всевидящего ока. От нашего любопытствующего носа. От наших ушей, которые все слышат.
Они устали. И устают все больше и больше. И рано или поздно эта усталость начинает прорываться уже не только в наивном: «Прашу ни биспакоить».
– Раньше у меня был образцовый сын. Ел вилкой и ножом, пользовался салфеткой, у нас всегда была красивая скатерть, сервировка. Сейчас ему пятнадцать лет, он ест одной вилкой или руками. Кружку демонстративно берет не так, как все. Постель не убирает. Вещи разбрасывает. Просто – ужас!
– А чего ты хочешь, – говорит ей кто-то из участников тренинга. –