Эрлэг издевался над ним – отбежал на городскую улицу, корчил рожи из-за спин русов.
– Ах, вот ты как?! – рассвирепел Манул. – Думаешь, отступлюсь?
Десятник побежал вперед. Желание умереть не означало, что он собирается отдать русам свою жизнь задарма. Нет уж, всё будет честно.
Манул бросался туда, где островерхие шлемы и белые рубахи были гуще, но, ввязавшись в драку, бился без дураков.
Русы были храбры, но неопытны. Даже по воинам чувствовалось, что в настоящей схватке они никогда не бывали, а уж горожане и вовсе ни на что не годились – только саблю о них тупить. Несколько раз на пути у прорубавшегося вперед десятника возникали и женщины – с топором, с вилами, одна даже с копьем. Манул расправлялся с каждой двумя короткими движениями: первым отбивал неуклюжий удар, вторым рассекал мягкое тело. Задержки от таких столкновений не происходило.
На улице было светло, как на заре. Монгольские стрелы, перелетевшие через стену, запалили крыши домов, там и сям поверху метались языки пламени.
Эрлэгу надоело играть в прятки. Манул вновь увидел его среди сомкнутых щитов: небольшая группа русских воинов пятилась к площади. Их вел за собой какой-то военачальник. Манул подумал – тот самый воевода. Но воевода был высокий и статный, а этот, в блестящем шлеме и алом плаще, едва доставал дружинникам до плеча.
Старый князь – вот кто это был. А воевода, должно быть, сложил голову в сече у пролома.
Хоть Манул и думал сейчас только о смерти, но привычка войны подсказала: нельзя допустить, чтобы русский нойон с воинами отступили в деревянный дворец и заперли за собой ворота. Осадные орудия в город не затащить, а значит, придется лезть на бревенчатый частокол. Бой затянется неизвестно насколько, погибнет много монгольских воинов.
– Эй, сюда! – крикнул Манул, подзывая своих. – За мной!
Быстрей!
Русы уже допятились до ворот, заполнили неширокий двор.
Десятник заколебался. Можно было ринуться вперед, на копья, прямо в объятья Эрлэгу, тут уж бог смерти от встречи не отвертится. А можно было поступить, как предписывал долг, – помочь победе.
Уходить из жизни по-жульнически Манул посовестился. Еще неизвестно, попадет ли воин, пренебрегший своим долгом, на Небесные Пастбища.
Поэтому во двор Манул в одиночку не сунулся, а выдернул из-за спины лук, из колчана стрелу и быстро, навскид, пустил ее в старого князя.
Тот был в крепких латах, в шлеме с железной маской, прикрывавшей половину лица, но Манул умел сшибать стремительную ласточку на лету, а русский нойон стоял почти неподвижно. Меткая стрела вошла ему точно в глаз.
Воины закричали, кинулись поднимать упавшего. Произошла заминка, и нукеры успели через площадь добежать до ворот. Тут и обороне настал конец – всегда так бывает, когда падет военачальник. Русы уже не дрались, а пытались спрятаться или убежать. Как будто это было возможно.
Во