– Им нравятся темные углы и места, не так ли, Ирвинг? – спросила я.
Он кивнул, не произнеся ни слова, не отрывая глаз от чулана.
– По телефону вы сказали, будто думаете, что это демоны, – вспомнила я.
Он снова ответил беззвучным кивком, продолжая таращить глаза. Я вдруг обнаружила, что с изумлением разглядываю изможденную фигуру Ирвинга: белые пряди среди темных волос; складки, пролегающие вокруг рта и глаз. А ведь я смотрела на мужчину лишь немного старше себя! Верилось в это с трудом. Казалось, нечто ужасное не просто преследует его – оно будто выжимает из него все соки.
– Демоны, это совершенно точно, – глухим голосом сказал Ирвинг. – Они приходят из темноты. Они любят темноту. Вот почему я никогда не выключаю свет в своей комнате.
Комната Ирвинга и в самом деле была светлее, чем остальная часть дома. Даже среди белого дня в ней горело сразу несколько ламп. К тому же почти всю дальнюю стену здесь занимало огромное окно – одно из немногих в этом доме, не закрытое теплоизоляционным материалом. На нем не было ни занавесок, ни жалюзи, и свет свободно лился внутрь сквозь тщательно вымытые стекла, которые от воздействия времени приобрели размытую водянистую поверхность.
Эта комната определенно была светлее, но все же не настолько, как стоило бы. Серость и бледность лучей солнца даже в спальне Ирвинга красноречиво свидетельствовали о неестественности той завесы тьмы, которая, казалось, окутывала дом целиком. Могла ли осадочная энергия быть настолько густой, что стала способна физически затмевать свет? Не думаю. Однако, по моему мнению, она создавала здесь весьма правдоподобное ощущение темноты, и наши глаза не замечали подлога.
– Я не думаю, что это демоны, – наконец сказала я.
Впервые с тех пор, как мы познакомились воочию, я увидела, как лицо Ирвинга просияло.
– Не думаете? – переспросил он. – Правда?
– Те вещи, что мы наблюдаем в чуланах, – присоединилась к разговору Джули, – да, они мрачные, и уж точно не из приятных, но я бы не стала называть их демонами.
– Тогда это точно не моя музыка, – с немалым удовлетворением ответил Ирвинг.
– Ваша музыка? – озадаченно спросила я.
Ирвинг извлек из подставки позади компьютерного стола потрепанную электрическую гитару. Он попробовал побренчать на струнах, и мы услышали слабое эхо музыки, которая могла бы зазвучать, будь здесь усилители.
– Мама думала, это все из-за моей рок-музыки, – продолжал Ирвинг. – Она боялась, что я впустил в свою жизнь сатану.
Он сказал это таким безапелляционным тоном, что мне не сразу удалось привести хоть одно из миллионов возражений, мгновенно пришедших мне в голову.