– Теперь понятно, почему вас, Александра Филатовна, «зверской дамочкой» кличут, – чуть заметно улыбнулся в бороду отец Георгий. – Прозвище хоть и неблагозвучное, но таким гордиться можно. Вижу: никому спуску не даете, невзирая на чины, за правду горой стоите…
– Вы уж простите, отец Георгий, но чихала я на всю эту правду с присвистом! И на кривду заодно! – Акулина разошлась не на шутку. – А зверей обижать не дам! Раз они пожаловаться не могут, раз в клетках сидят, будто в остроге, – значит, у них воровать можно, да?!
А ведь права Акулина! Предложи Лавру-товарищу кошелек у управляющего стянуть – обложит по матушке, а то и городового кликнет: «Я человек честный, добропорядочный, а он мне…» А на деле – вор вором! Правда? кривда? при чем тут они?..
– Ну вот, опять не так сказал! – расстроился батюшка. – Ну пусть не за правду – зато по совести.
– По совести…
Акулина задумалась, замолчала, что случалось с ней не слишком часто; но все-таки чаще, чем раньше.
– Ах, отец Георгий, совесть – она у всех разная! Лавру Степанычу его совесть у тварей бессловесных воровать позволяет. А мне моя смолчать не позволила.
«Ты и прежде-то не больно молчала!» – едва не ввернул ты, но вовремя придержал язык.
Прикусил.
– Дочь моя… – Священник привстал, успокаивающе тронул руку молодой женщины, но был остановлен гневным выкриком:
– А вы не смотрите на меня так, отец Георгий! Не на исповеди! Думаете, не знаю, что вам совесть позволяет? Бог! правда! совесть! беседы задушевные… А сами нас тем временем изучаете втихаря! Мы ведь для вас вроде букашек, которых под микроскоп кладут! Интересные букашки, необычные; забавные даже! Одна кусается, другая сама под микроскоп лезет, чтоб удобнее смотреть было… Где Бог? где душа? где совесть? а, отец Георгий? Вас ведь не это интересует, верно?
– Верно, Александра Филатовна. И неверно.
Голос отца Георгия звучал ровно, чтоб не сказать – монотонно, но ты чувствовал, каких усилий это стоит священнику. Задела его девка за живое!
– Когда понять хочу, как сила мажья действует, как передается от крестного к крестнику, отчего нельзя искусству чародейскому научить другого так же, как вас в институте учат? отчего угасает век от века сила магов и можно ли тому воспрепятствовать? – тогда правы вы, Александра Филатовна. Нет здесь совести, нет здесь души – одно голое знание, которого мне так не хватает и которое я с превеликим трудом и тщанием собираю по крупицам много лет. Но когда я вижу, как гибнет великое искусство, как умирают страшной смертью юные ученики, пусть они трижды грешны и виноваты! – я забываю о знании и, как вы изволили выразиться, Александра Филатовна, о «букашках под микроскопом»!
– Забываете? Особенно в суде, когда обер-старец Георгий визирует приговор?! «Ныне, присно и до окончания срока, аминь»?!
– Прекрати, глупая! – Ты возвысил голос, но Акулина в ответ только сверкнула глазами; и в следующий