Можно видеть, что Огден и Ричардс видят знак как неотъемлемый элемент ситуации, вызывающий реакцию по индексальному, метонимическому принципу. Сформулированный ими принцип – это принцип условного рефлекса.
При этом описание знакового процесса, в который вовлечен цыпленок, человеческим языком неизбежно представляет составляющие этого процесса как объекты – цыплята, гусеницы и т. д. Но цыпленок не способен выделить гусеницу как объект. Вряд ли цыпленок осознает, что визуальный раздражитель, который сигнализирует о невозможности удовлетворить потребность в пище, – это тоже гусеница, такая же, как и съедобная гусеница, только «невкусная».
Говоря об усвоении слов людьми (и подразумевая, по-видимому, маленьких детей), Огден и Ричардс точно так же рассматривают слово как автономный знак, а объект как автономный объект: “… it is actually through their occurrence together with things… that symbols come to play that important part in our life which has rendered them not only a legitimate object of wonder but the source of all our power over the external world.” (Ogden, Richards 1949: 47). Исследователи никак не соотносят человеческий язык со способностью выделять, конструировать объекты. Получается, что столы, стулья, атомные бомбы, нуклеиновые кислоты существуют в мире сами по себе, а мы обретаем власть над ними, употребляя слова в их присутствии.
Некорректность предлагаемой концепции видна уже на материале, рассматриваемом в самой работе “The Meaning of Meaning”. Перечисляя «каноны символического языка», которые Огден и Ричардс формулируют в своей работе, они пишут: “One Symbol stands for one and only one Referent”. Далее авторы раскрывают это положение: “When a symbol seems to stand for two or more referents we must regard it as two or more different symbols, which are to be differentiated” (Ogden, Richards 1949: 90). В качестве примера они приводят слово “top” в сочетаниях со словами “mountain” и “spinning”, предлагая считать знаки “top” в этих сочетаниях «разными символами» (Ogden Richards 1949: 91).
Абсолютно очевидно, что эта логика основана на объективистском представлении об «отражательной» деятельности человеческого сознания. В соответствии с этим воззрением верхушка горы и волчок кажутся самоочевидно разными. Но ситуация сразу запутывается, если мы зададим себе вопрос, будут ли знаки “top” в словосочетаниях “the top of a mountain”, “the top of a hill” и “the top of a table” разными словами или все же одним. А знак “table”, относящийся к обеденному столу на одной ножке и письменному столу без ножек на монолитной опоре? Если же это разные «символы» со своими закономерностями употребления, то как объяснить систематическое использование одной акустической формы? На сколько «атомов» в таком случае распадается мир, как они все «держатся вместе» в человеческом сознании?
Очевидно, что положение Огдена и Ричардса, выдвинутое ими в качестве «первого канона символического языка», не выдерживает критического применения. Референциальные возможности слов явно не определяются самоподобием объектов, образующих классы независимо от человеческого сознания. Данная теория никак не позволяет объяснить свойства словарных единиц и их системные связи.
Также характерным для объективистского подхода образом Огден и Ричардс оговариваются, что они исследуют