Волк со Сваном замерли на месте. Такого поворота событий Слуги явно не ожидали. Казалось, они даже задержали дыхание, чтобы не спугнуть то необъяснимое, чему невольно стали свидетелями. Биллен продолжал спокойно смотреть на Тилиана светящимися золотистыми глазами. Тот сомневался лишь пару секунд, требовательно вглядываясь в лицо недавнего противника, и, наконец, решившись, резко кивнул головой.
Биллен устало улыбнулся. Сияние пропало. Он и не думал прибегать к магии, но все, как обычно, получилось само собой. Теперь он чувствовал усталость. Руки и ноги не хотели слушаться, словно чужие. Хотелось спать. Превозмогая сонливость, он вытащил свой кинжал, одолженный Волком, и перерезал веревку, связывавшую за спиной руки пленника. Тилиан медленно вынул их из-за спины, разминая онемевшие запрясться, и молча протянул Биллену правую. У того еле хватило сил, чтобы пожать ее, прежде чем он повалился назад. Заботливые руки вовремя подоспевшего Свана подхватили его у самой земли, но Биллен этого уже не почувствовал. Он крепко спал.
Ему снился родной дом. Мать сидела у крыльца, как будто разом состарившаяся за эти два дня лет на десять. Больше во дворе никого не было. Оно и немудрено – в такое время все домочадцы обычно давно уже спят, и редкий вечер выдается, когда кто-то решит лечь позже, не думая о том, что утро в деревне наступает едва ли не раньше самого первого луча солнца. Окна в доме давно погасли, даже неугомонные псы дрыхли, дергая во сне лапами в погоне за своими любимыми лесными зайцами.
Но мать сидела на лавке, отрешенно глядя куда-то вдаль. Такой взгляд бывает, когда родитель теряет свое дитя. Биллен однажды видел такое, когда одна из женщин в их деревне потеряла среднего сына. Она так же сидела перед домом и смотрела вперед невидящим взором. Зрелище было печальным и удручающим, и женщины, проходившие мимо, не могли сдержать слез, отворачиваясь, чтобы не разрыдаться посреди дороги.
И вот теперь его мать так же сидит на лавке рядом с домом и смотрит куда-то вдаль. Но ведь он-то жив! Он не упал в овраг и не сломал шею, не утонул, его не загрызли волки и не разодрал дикий кабан. Но мать ничего этого не знает. Он просто внезапно пропал, и материнское сердце, чуткое в мелочах и слепое в горе, уже похоронило его, и теперь рвется на части, пытаясь найти лазейку в собственноручно сколоченной клетке – мол, жив он,