Но Агуреев был живой. Живее всех живых, как сказал один небесталанный поэт.
– Поправимся? – сказал он Никифорову вместо «здрасте» и достал из кармана маленькую бутылку.
– «Blake Lable», – с тоской прочитал на этикетке Игорь. – Уберите ее, – выдохнул он. – Меня от одного вида тошнит!
– А ты пей не глядя! – заржал Агуреев, сделав изрядный глоток из горлышка. И протянул бутылку Никифорову.
Тот секунды полторы подумал, взял емкость и, стараясь не вдыхать запах, влил в себя некоторую дозу. Как и ожидал, стало еще поганее.
Однако уже через пару минут полегчало.
Игорь вытер выступившую испарину, а Агуреев, от внимательного взгляда которого не ускользнула произошедшая метаморфоза, снова радостно заржал. Аж живот, огурцом торчащий над старыми джинсами, затрясся.
Хоть в ракете, хоть на лодке
Нет лекарства лучше водки, —
продекламировал он.
– Мальчики, тихо вы! – повернулась к ним Катя. – Волнующий момент! Вот-вот отойдем!
– Ну, это ты не торопись, – снова засмеялся Николай. – Отойти мы всегда успеем!
– Да ну вас! – отвернулась девушка.
Игорь с вновь пробудившимся интересом осмотрел ее замечательные формы. Хорошо все-таки, что он попал в этот круиз.
Хорошо, что встретил Катьку. И вообще, как только голова перестала раскалываться на части, все сразу изменилось к лучшему. Вот что значит вовремя протянутая рука помощи!
Интересно, а если б купе вчера все-таки было, состоялось бы или нет? С ними, которые в юбках, никогда ничего до конца не ясно. Впрочем, у Игоря будет время проверить. Без малого четыре недели. Еще и надоест.
Пароход протяжно загудел, корма мелко затряслась от начавших свой долгий бег винтов. С берега замахали руками немногочисленные провожающие. Их не пустили в «заграничную» зону, и они демонстрировали свои чувства из-за проволоки.
– Прощай, несчастная страна! – без тени грусти произнес Агуреев. Его красный с прожилочками нос радостно вдыхал то ли сладкий запах моря, то ли острый аромат «Blake Lable». – Век бы тебя не видеть!
– Ну, вы патриот! – засмеялся Никифоров. – А кто в порту финну лез морду бить?
– И надо было набить, – благодушно ответствовал Агуреев. – Мне Россию обложить можно. Я в ней живу. А всякая ихняя сволочь пусть помалкивает. Чухонец сраный!
– Вы это в Хельсинки не скажите.
– А мы в Хельсинки и не зайдем.
– Как это?
– Так. Одну страну сократили. Что-то у них там не вытанцовывается. Времени не хватает. Или денег.
– Не понял! – разволновался Никифоров. – Мы-то заплатили.
– Ты-то заплатил? – снова заржал Агуреев.
Игорь смущенно замолчал. Сам же рассказывал про свою халяву. Ну надо же: казалось, толстяк пьян вусмерть, а такие мелочи запомнил! Надо с ним держать ухо востро.