В луговых окрестностях слышался стук кузнечного молота – в монастырских мастерских шла работа.
Над бугром громко хлопали крыльями турманы. С самых дальних высот они садились на хвосты и кубарем вертелись вниз, потом делали еще несколько кругов, и заново вели игровую круговерть… Макарий, запрокинув голову, наблюдал за птицами, всматривался в неизъяснимую глубину предрассветного неба, и какие-то смутные мысли тревожили его. В памяти всплывали странные образы, слова, имена. Временами вдруг начинало казаться, что имя его – Андрей, имя из нереального прошлого, и что когда-то с ним была женщина, и звали ее Жанна… Макарий встряхивал головой, и начинал креститься, читая псалом 90-ый. Потом он клал поклоны, и все проходило.
До утра он успел вернуться в монастырскую библиотеку и закончить перевод. Тут его позвал Афанасий, попросил помочь в деле. Оседлали коней, выехали в луга. Вдали чернел мост через реку. Подъехали. Мост был широк, слева перила чуть покосились. Кони глухо стучали копытами по отсыревшим доскам. Припустили мелкой рысью. Вот и замостовые холмы позади. Проехали поля со спелыми колосьями. Луга золотились звездчатыми мальтиками, синели васильками.
И вот уже монахи в просторных хоромах гостевого дома. Василий был уже там. Он принимал отчет у крупного, широкоплечего, с черной окладистой бородой, мужика. С ними был еще люд, среди них Макарий узнал Матвея – свояка той знахарки, что вылечила его.
– Спаси Господи всех, рад видеть, – поздоровался Макарий, поклонившись.
Ему ответили тем же.
– Здорово всем, Бог в помощь, – произнес с поклоном вошедший Афанасий. – Вот пришли и мы.
Василий что-то записывал в учетную книгу, и передавал мешочки с образцами семян монастырскому зерноведу. Тот мял мешочки в руках, обнюхивал, щурил глаза. Затем открывал мешочек, доставал горсть семян, и обсасывал их, жевал, что-то бормоча себе под нос, оценивал. Потом высыпал содержимое мешочков в свои меченые туески. Каждая новая зерновая упаковка имела свои холщовые бирки, на которых зерновед что-то записывал древесным углем.
– Казанское, булгарское, башкирское, ярославское, нижегородское… – определил он. – А это откудова семя?… А-а, увекское…А-а, бухарское… Не торопи меня…
Он потеребил свой крупный, словно редька, нос, пожевал воздух обветренными губами, и повторил:
– Не торопи ты… Откудова, говоришь, сии зерна? Колундинские! Еще где такие места есть? На Иртыш-реке? Чего мало-то?
– Да недавно сажать начали. По осени.
– Как сказал? По осени сажают? Чудно, чудно. Еще осенние семена есть?
– Угу. Из Персии. Горные талышские хлеба.
– Это дело, дело… Ух, ух! Много персидского зерна!
Вдруг Архип вырвал из рук зерноведа мешочки с персидским зерном и воскликнул:
– Сии