Рядом снова возникла Дунаева. Я посмотрел на неё через объектив. По лицу было видно, что беседа с бородатым парнем в зеленой спецовке её сильно впечатлила.
– Нет, спасибо. Мне не нравится его борода.
– Он собирался стать священником, но вместо этого пошел воевать, – не унималась девушка.
– Да лучше бы он стал священником, – сплюнул я. – Из двух зол надо выбирать меньшее.
– Какой же ты всё-таки…
Дунаева снова подбежала к оператору, сказала ему что-то и вернулась.
– Что у тебя сегодня такое недовольное лицо-то, а? – Думаю, ей не было дела до этого, просто очень хотелось меня растормошить.
– Пытаюсь сфотографировать грузчиков, а эти бюрократы лезут в камеру. Лишь бы где засветить свои рожи, – это у меня вырвалось, потому что ещё не обедал, а когда я голоден – всегда злой.
Ещё одна попытка, и у меня всё получилось. По крайней мере, теперь было из чего выбрать. Больше всех мне понравилась фотография, где удалось сфокусироваться на коробке.
– А может, тебе самому свалить отсюда со своей щёлкалкой… – вдруг воскликнула тётка-чиновник. Она проронила ещё одно слово, но я не буду его повторять…
– Что, простите? – Изумился я, не сразу поняв, что эти слова адресованы мне.
– Да ничего! Много о себе думаешь, – уже спокойнее, но со злобой ответила женщина.
Увидев радостное лицо Дунаевой, я понял, что тут без неё не обошлось. Она ей всё передала дословно и про «рожи» и про «лишь бы, где засветиться».
Девушка сделала «рожки» и показала мне язык. Мне очень хотелось назвать её дурой, так и вертелось на языке, но я язык прикусил.
– Со своей щёлкалкой, ха-ха!
Ещё мне хотелось сказать, что «щёлкалка» это она и есть, но и от этого воздержался. Заставив себя быть снисходительным, я сделал глубокий вздох и с наигранной тоской произнес:
– Не подходи ко мне сегодня больше, Тань, окей?
– Чего это? – Дунаева поменялась в лице.
Похоже, получилось произвести нужный эффект, и она, не получив от меня желаемой реакции, почувствовала себя по-дурацки. Может быть, даже поняла, что не стоило этого делать и что это не смешно. Но, думаете, эта девушка когда-нибудь признает неправоту, даже в порядке исключения?
– Это что за грубость? Ты же так сказал! Говорить за глаза гадости – плохо. В детстве не учили? – Дунаева сморщила лоб.
– Тань. Я не прошу тебя читать мне морали. Просто оставь меня в покое, – Я демонстративно отвернулся и занялся фотоаппаратом.
Девушка всё ещё стояла рядом. Ей было в новинку моё безразличие.
– Ясно, ты воспринимаешь только лесть! А всё, что указывает на твою ошибку или некомпетентность в каком-либо вопросе, тебя компрометирует как «мачо», и ты воспринимаешь это в штыки! – Её прям прорвало на длинные слова. Причем без единой запинки.