Всё. 5:27
Я расплакался как сука в первом ближайшем сортире. Вот так резко и прямо на асфальт был брошен уже я. Ебаная Анна Фёдоровна, Лиза, Кейл, Толстой, эфемерная блевота, ебаный румынский язык. Меня снова начали протыкать своими вилками люди и события, словно я какой-то недожаренный бифштекс. Я даже не захотел закрывать туалет на замок в трепетном ожидании очередного нелепого столкновения, даже такого наивного. Я так хочу заслужить спокойствие одиночества, хочу быть одним воином в поле. В поле воинов, каждому из которых похуй на другого. Я хочу создать в себе общество и похоронить его во всех остальных.
Пока мне совсем не стало стыдно за себя, а мой монолог не стал ещё более напоминать извержения школьника на тему того, что его никто не понимает, я решил протереть своё лицо наждачного вида туалетной бумагой, крепко втирая его в лицо в надежде увидеть на ней кровавые следы. Но их не было, даже мои вены не хотели приветливо откликнуться и порадовать меня в этот момент. Я вышел, краем глаза обратив внимание на двадцать пятого человека в той очереди, что образовалась у входа в мой бывший туалет. Классный пиджак.
Какой всё же неудачный день для того, чтобы начать писать дневник. Момент, которому предшествовала такая подробная моральная подготовка. Сотни вопросов отцу о том, как это прошло у него в его самый первый раз, чтобы сходу стать очередным персонажем подростковой трагедии. Хотя, с другой стороны, может это даже пошло мне на руку, я впервые добрался до дома с ощущением совершенного достижения. Каждое из предыдущих 1922 слов было моим ребёнком, претендующим на то, чтобы образумить человечество, повергнуть его в хаос или умереть, затем воскреснуть и быть мессией для каждой черепной коробки. Претендующим конечно же сугубо в рамках моей собственной черепной коробки, больше эта писанина мало кому может пригодиться.
По пути к заветному ноутбуку и кинополотну на румынском языке я решил зайти к отцу и рассказать ему о своём начинании.
– Пап, я всё же решил начать сегодня.
– Писать дневник? Разве ты не хотел подождать ещё пару дней.
– Просто так расположили обстоятельства. Хочешь посмотреть на первые пару абзацев? (Разумеется, то, что было дальше, я показывать не желал абсолютно)
– Сын, я очень-очень за тебя рад. Вот реально очень. Но я сегодня подустал на работе и, мне кажется, что заслужил право на законное страдание в одиночестве.
Похоже мы жили по разным правовым сводам, ведь мне это право даже не пришлось заслуживать. Он определённо был не в настроении. Впрочем, как вы можете посудить, не только он. На сегодня точка.
***
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном. «Где оно, это высокое