Край глаза. Анkа Б Троицкая

научила, а я тебя. Может, ты кого еще научишь. И в мир можно поглядывать иногда. Там мой племянник по телевизору новости смотрит, так хоть можно узнать, что творится у них. Это конечно не жизнь… но… – Дядьяша замолчал.

      – Я хочу еще понять, как это мы можем туда заглянуть, и почему Степан с Глашкой меня в эти минуты видят, а прочие – нет. Что происходит с глазами? Я в биологии не очень был… Я больше по физике… Но в строении глаза…

      – Не заморачивайся, все равно не поймешь. Э-эх! Строение глаза у него… Ха! Нет у тебя глаз, Эрик. И ушей нет, и языка. Твой дух не знает пока, как еще ему быть. Он помнит только, каким ты раньше был, вот и бегает по привычке, а не летает и не ползает. И видим мы тот мир, к которому привыкли. Я до старости иногда во сне видел улицу, по которой пацаном часто на велике гонял. Отвыкнешь, забудешь, и отойдешь. Может быть, только это от тебя и требуется – короткая память.

      – Но это место-то остается. Значит дело не в нашем восприятии.

      – Что-то ты больно умный для своих лет.

      – А, может быть, я просто помню себя умнее, чем я был.

      – Ты мне голову не морочь, и не скалься… Пошли дальше. Нам в девяносто восьмую. Э-эх!

                Дядьяша с кряхтением поднялся и продолжил путь наверх. Эрик обогнал его и поджидал у дверей квартиры, с удивлением разглядывая листок бумаги на ней. Краем глаза он убедился, что в живом мире этой бумажки на двери не было. На ней чем то малиновым было написано «Насквозь не суйся, это не вежливо».

      – Ульяна – дама с юмором, ты не удивляйся. Как стучать помнишь? Звонок, как и лифт, не работает.

      Эрик постучал три раза. Шагов он не услышал, как будто Ульяна стояла у порога и ждала. Но открыла она не сразу. В ее прихожей было много электрического света, и поэтому сначала Эрик увидел только силуэт очень полной и низкорослой женщины. Однако абсолютно мужской мягкий голос сказал: