но внутри своего скафандра разорванный в куски Хонка, успевший выпустить две ракеты из трех возможных. И уже все они палили в небо с упреждением, следуя подсказкам компьютеров, но их сверхбыстрые пули, разгоняемые чудовищными импульсами тока, были слишком легки против этого древнего реликта с бронированным днищем. Но они запутывали его, выбрасывая дымовые шашки, и большинство его медленных пуль и ракет зазря пахали землю. И в конце концов он обиделся и сбросил три бомбы, а затем гордо удалился, видимо, прикончив весь наличный арсенал. И там, в нарезающем петли атомно-приводном командном пункте, уже много-много суток дежурившем в этом районе, у десятков офицеров, сидящих перед экранами, посерели лица, потому как все индикаторы, за исключением двух, потухли, а у этих оставшихся автоматические передатчики выдавали предсмертное состояние, и некому было оказать помощь, потому как район боя находился на подконтрольной средствами ПВО противника территории, а именно из-за этих средств и разгорелся сыр-бор.

* * *

      Александр не доставал бинокль, опасаясь выдать его блеском свое местоположение. Стекла оптического прибора были обработаны специальным составом, практически не дающим отражения, однако он все равно боялся. Во всем случившемся было слишком много совпадений, он знал, что беда обычно не приходит одна, но в этом случае неудача явно выплескивалась через край: еще никогда он не терял в течение часа прямого начальника и всех до единого подчиненных. Происшедшее пахло предательством, если только разведка не врала насчет их технологического превосходства над противником. Но он не смотрел в бинокль не только по этой причине: там, среди лежащих в траве людей, вполне возможно, еще были в некотором роде живые солдаты. А поскольку это были его солдаты, он страшился узнать об этом наверняка, потому как тогда долг заставил бы его ввязаться в новую драку, а исход ее в сегодняшнем случае был предрешен. Там, всего в километре от него, местность прочесывала вражеская пехота.

      Он лежал не шевелясь, и ему было удобно, костюм был сработан со знанием дела: где надо – мягко, где надо – твердо. Всю внешнюю связь он вырубил, этим он лишал себя возможности спастись начисто, там, на летящем за две тысячи километров командном пункте, его могли посчитать погибшим, однако он мало верил в то, что помощь извне поступит, зато вражеская аппаратура не могла теперь его запеленговать. Перед рейсом им внушали, что это практически невозможно, однако последние события наглядно позволяли в этом усомниться. Из всей имеющейся в его, похожем на скафандр, одеянии аппаратуры в настоящий момент функционировала только система поддержания микроклимата, поэтому его телу было очень комфортно, а вот душе...

      Он видел, как солдаты противника находили трупы. Он не мог их отсюда слышать, хотя в его комплекте находились приставные ушные раковины величиной с небольшую тарелку каждое, но он не стал шевелиться, доставая их. Он знал, что материал его одежды почти не поддается обнаружению в радио– и инфракрасном