Ленни уже собрался было шагнуть из-под сени леса на поляну, как ангел остановил его легким прикосновением и показал рукой вперед. Мальчик стал внимательно вглядываться в ту сторону, куда указывал хранитель. Вдалеке скала, перед ней развалины, чуть ближе заросшая дорога, еще ближе – полуразрушенная стена, прямо под носом – поляна цветов, над которыми порхают бабочки. Но при более пристальном рассмотрении, они, оказалось, летали в определенном порядке.
Они сели, слились с цветами, вспорхнули ввысь, перенеслись в другое место, сели, опять поднялись, покружились, образовали круг. И только тут он понял, что надо смотреть пристальнее именно на них. Теперь он знал, на чем сосредоточить все свое внимание. И тут он увидел… прозрачные силуэты, движения которых задавали ритм и рисунок порханию бабочек. Так… осталось затаить дыхание. Силуэты приобрели явно женские очертания. Еще чуть-чуть. Очертания приобрели образ милых юных босоногих созданий, одетых в свободные, ниспадающие до щиколоток, струящиеся одежды всех оттенков зеленого, прозрачные настолько, чтобы не скрывать силуэт тела, но не настолько, чтобы привлекать внимание к анатомическим деталям. Их украшали венки и гирлянды из душистых свежесорванных цветов. Они танцевали под отчетливо слышимую мелодию ветра, напоминающую звуки флейты, в которую гармонично вплеталось пение птиц и ритмичный пульс земли.
Они знали, что за ними наблюдают, но не прятались, позволяя наслаждаться своей грацией, легким изяществом движений, невесомым парением над поверхностью земли в такт музыки. Их танец дополнялся кружением бабочек, которые то вились вокруг них правильным кругом, то вращались по спирали, то взрывались красочными фейерверками, завораживали, заставляли замирать дыхание от восхищения.
Заливаясь смехом похожим на переливы серебряных колокольчиков, прозрачные девушки окружили Ленни, пошли вокруг него хороводом, заполняя воздух легкой радостью, свежестью и насыщенным ароматом лесных цветов. И вдруг они исчезли. Сказка, да и только.
Бабочки, рассыпавшись по поляне яркими мерцающими на солнце точками, опять стали порхать, как ни в чем не бывало, каждая в собственном ритме повседневных забот. В многоголосье птиц больше не слышалось