– А что я? Мне пятьдесят лет, и я не хочу навязывать вам мое общество.
Когда он пожимал нам руки и уходил, трагический нос его подрагивал. И я подумал, не обидел я его чем.
– По временам на него нападает отчаянная сентиментальность, – пояснил Гэтсби. – Сегодня – один из таких дней. В Нью-Йорке за ним закрепилась слава большого оригинала – и на Бродвее он свой человек.
– Он кто, кстати сказать, – актер?
– Нет.
– Дантист?
– Мейер Вольфшайм? Нет, он игрок. – Гэтсби помялся, но затем спокойно добавил: – Это он провернул в девятнадцатом аферу с результатами Мировой серии.
– Ту самую? – переспросил я.
Новость эта ошеломила меня. Я помнил, конечно, что игры бейсбольного чемпионата 1919-го оказались договорными, но если и думал об этом, то как о чем-то просто случившемся под конец некой цепочки неизбежных событий. Мне и в голову не приходило, что всего лишь один человек мог обмануть доверие пятидесяти миллионов людей – да еще и с целенаправленностью взламывающего сейф грабителя.
– Как же ему это удалось? – спросил я, промолчав целую минуту.
– Просто подвернулась такая возможность.
– А почему он не в тюрьме?
– Его не смогли уличить, старина. Он умен.
Счет оплатил по моему настоянию я. И когда официант принес сдачу, я вдруг увидел на другом конце заполненного людьми зала Тома Бьюкенена.
– Пойдемте на минутку туда, – сказал я. – Мне нужно кое с кем поздороваться.
Увидев нас, Том вскочил из-за столика и сделал с полдесятка шагов нам навстречу.
– Куда ты пропал? – требовательно спросил он. – Дэйзи сердится, что ты к нам не заглядываешь.
– Это мистер Гэтсби. Мистер Бьюкенен.
Они обменялись коротким рукопожатием, на лице Гэтсби появилось незнакомое мне выражение – напряженное и смущенное.
– Ну, как живешь? – спросил Том. – Почему заехал, чтобы поесть, так далеко от дома?
– Мы здесь завтракали с мистером Гэтсби.
Я обернулся к нему, но его больше не было рядом со мной.
В один октябрьский день семнадцатого года…
(так начала свой рассказ Джордан Бейкер, сидевшая, выпрямившись, на стуле с прямой спинкой посреди чайной отеля «Плаза»)
…я шла от дома к дому, где по тротуару, где по газону. Газон мне нравился больше, потому что я была в английских туфлях с резиновыми шишечками на подошвах, впивавшимися в мягкую землю.
На мне была новая клетчатая юбка, которую слегка вздувал ветер, и при каждом его порыве красно-бело-синие флаги всех домов туго натягивались и неодобрительно произносили «те-те-те-те».
Самый большой флаг и самый широкий газон принадлежали дому Дэйзи. Ей только что исполнилось восемнадцать, на два года больше, чем мне, и не было в Луисвилле другой девушки, которая пользовалась бы таким же успехом. Она носила все белое, и двухместный открытый автомобиль ее был белым, и в доме ее весь день звонил телефон, и кто-нибудь из молодых офицеров Кэмп-Тейлора просил,