Пока Варька Баранова, плача, изливала свою душу, мама с окаменелым лицом заново собирала еду и, завязав в узелок крынку похлебки с куском хлеба, сказала:
– Неси, дочка. Иди, иди с Богом. Этот бандюга тебя больше не тронет. Он нашкодил, так теперь уберется куда подальше с этих мест. Беги, не бойся. А Сашке пояснишь, почему опоздала. Попросишь дядю Васю, он пяток минут порубает торф вместо Сашки. А то и сама встань, Сашка и поест. А мы уж сегодня обойдемся без еды, не на тяжелой работе…
3
Вскоре Варька Баранова зашла к нам, стала на пороге, прислонясь плечом к косяку, и заговорила:
– Анюта! Ты слыхала, что правительство наше обратилось к народу с просьбой добровольно пожертвовать у кого имеются какие золотые и серебряные вещи – серьги, кольца, браслеты, а может, и деньги царские. Надо нашей стране станки за границей покупать, да буржуи их продают только за золото и серебро. Вишь, какое дело, нам без этих станков не подняться на ноги, а значит, и не едать вволю хлебушка…
– Я, Варя, слыхала про это. Только у нас нет ничего золотого. Мое обручальное колечко и сережки-полумесяцы мы проели еще в гражданскую войну. Правда, есть у старика серебряные часы, называются «Павел Буре», так он заявил, что только с последним дыханием выпустит их из своих рук: больно память для него дорогая. А и ценного у этих часов – серебряные крышки с печатками-медалями. Когда дети были поменьше, пристанут: «Покажи, папка, «Павла Буре», охота на колесики поглядеть». Ну иной раз и достанет он часы из сундука, крышки откроет, сначала первую узорную – за нею циферблат со стрелками, потом и две другие с тылу: за ними колесики, колесики. Детям интересно. А ходить те часы – не ходят. Давно стрелки на одном месте застыли, все старик хотел свозить их в город к часовщику, да недосуг. А теперь не до часов.
– А я, Анюта, решилась. Понесу и сдам на станки прабабкин серебряный браслет. Он тяжелый, не то что крышки от часов. Вот так обмозговала: сдам! Мне его все равно не носить, лежит и лежит…
Мама отложила отцовскую рубашку, к которой пришивала пуговицы, покачала головой:
– Дочки у тебя растут, не жалко отдавать? Все ж память родовая…
– Да как не жалко, вещь серебряная, память прабабкина. По рассказам моего папки, ей этот браслет подарил какой-то знатный барин за ее красоту. – Варька помолчала, вздохнула. – Ну, а с другой стороны, зажмемся мы все, не пособим государству, так, поди, долго нам придется жить вот так, как теперь живем. Сдам браслет. Бог с ним. А вот есть у меня еще золотой крестик с распятием Христа, его мне моя мамочка, умирая, на шею надела, так этот крестик грех сдавать, грех!
Мне захотелось посмотреть на Варькин браслет.
– Тетя Варя, покажите браслет, я только один раз видела браслеты у Сербиянки.
– Ну, погляди, раз не видела, – она вынула из-за пазухи сверточек, подошла к кухонному столу и развернула на нем белый с сиреневой каемочкой носовой