Сел на корточки возле двери, прислонив ухо к поверхности. Поднос не совсем удобно устроился на коленях, да и методичное шевеление челюсти мешало слушать, но все же кое-что проскакивало.
В коридоре было достаточно многолюдно и суетливо. Слышались приглушенные дверью возгласы и обрывки фраз. Знакомые термины чередовались с не совсем понятными словами типа «мут», «зар», «иммунный». Частенько слышался звук топота ботинок явно бегущих куда-то мимо двери людей. База жила своей жизнью, непонятной новобранцу, даже если он половину жизни посвятил службе в армии.
Слышались достаточно мощные удары, как будто кто-то телом пытался протаранить такую же дверь, какая ограничивала свободу Артёма. Это странно, по меньшей мере. С такой кормёжкой из камеры рваться не резон, а стоит выслушать заказчика. Конечно, в сладкой мышеловке и задачки не простые. Но если не требуют убивать женщин и детей, то есть резон обсудить варианты. Что может подвигнуть людей биться телом о двери камер, Артём не представлял.
Но точно знал, что убивать всех подряд ради выгоды толстых ублюдков он не станет. Как и биться о двери камеры. Настоящий солдат призван не убивать за свою страну и по приказу своих вождей. Настоящий воин должен умереть за своих людей, даже если ему придётся убивать врагов, прикрывающихся законами и правилами.
Понятие «преступный приказ» ещё никто не отменял. И тварь, отдающая приказ расстрелять колонну гражданских только потому, что они якобы могут быть врагами, должна тихо сдохнуть в уголке. Например, застрелиться, не вынеся чувства вины, при десятке свидетелей. Убивать и умирать должны только солдаты. Те, кто встал на тропу войны. Когда гибнут гражданские, это происки не солдат и не воинов, а тех же террористов, только облечённых властью и мандатами. Артём, как человек военный, понять и простить этих геев не мог и не хотел.
Суета за дверями то стихала, то начиналась по новой. Артём просидел под дверями часа два или три. Единственным постоянным звуком был монотонный тяжёлый удар, как будто долбили плечом в двери. Это упорство настораживало.
Артём попробовал гадость из бутылки, протестированную Прохором. На вкус, как и на вид, редкое гуано на спирту, но буквально через четверть часа тошнота отпустила, как и головная боль. Немного подумав, Тропов прикончил чекушку коньяка. Тот оказался на редкость отличным, а не бодягой из спирта и красителей. Он здраво рассудил, что просто так ее давать не станут. Да и общее состояние организма требовало отдыха, а вот мозг разгонялся безбожно, анализируя ситуацию без полных данных. А алкоголь способствовал разжижению сознания.
Ещё трижды Прохор приносил столь же обильный паек и уделял несколько минут разговорам ни о чем. При этом Артём уловил излишнее внимание, которое кажущийся простачок проявлял к его ответам. Попытки поиграть словами и вызнать информацию наталкивались на железный лязг закрывшегося окошка в двери.
– Выходи, – Лицо Прохора выражало сосредоточение Будды