Она взглянула на пол комнаты, покрытый толстым слоем пыли. На нем, как на первом снегу, отпечатались следы её домашних туфель.
– Смотрите-ка, да тут и факел имеется! – воскликнул граф, спускаясь по ступенькам вниз и опять подавая руку Соне.
Она опять на руку оперлась, отметив про себя, что её догадка насчёт недавнего графского титула, скорей всего, верна. Кисть подполковника вовсе не походила на узкую изящную ладонь её брата, а было широкой, короткопалой и мощной, так что Сонина ладошка попросту в ней утонула.
– Не зажжётся, наверное, – бормотал между тем её нечаянный спутник, пытаясь зажечь факел, но тот затрещал и таки зажёгся, разбрасывая в стороны капли смолы. – Так-то не в пример веселее будет.
Факел действительно осветил все укромные уголки лаборатории, даже несмотря на отбрасываемую им самим тень. Граф воткнул его в кольцо, где, судя по копоти, тот всегда и висел.
Затем он поставил свечу на стол и довольно потер руки, внимательно разглядывая свободный от пыли четырехугольник, на котором совсем недавно лежала "Алхимия" Фламеля.
– А что вы успели отсюда унести, маленькая исследовательница? спросил он и наклонился к Соне, приподнимая её подбородок. – Не иначе, книгу.
От такой фамильярности княжна застыла на месте, глядя на графа изумленными глазами. Он отдернул руку, будто ожёгся.
– Простите, Софья Николаевна, к сожалению, мои манеры оставляют желать лучшего. Недаром Натали всегда говорит…
– Кто такая Натали?
– Моя сестра. Так вот, она считает меня дикарём и говорит, что из-за таких, как я, русских называют медведями. А я всего лишь солдат…
– Это вас не оправдывает.
– Согласен. Но есть одно обстоятельство, которое могло бы, наверное, смягчить вынесенный вами приговор.
– Какое? – строго спросила Соня.
– Вы мне нравитесь.
Она, только что смотревшая на графа строго и холодно, вспыхнула и отвела взгляд.
– Вы, подполковник, просто варвар какой-то, – тихо сказала она. – В первый раз видите женщину и позволяете себе такие вольности.
– Я вас обидел? – непритворно изумился Разумовский. – Вы не верите в любовь с первого взгляда или я вам настолько неприятен?
– Для меня гораздо важнее, Леонид Кириллович, что вы несвободны.
– Вот как? Вы знаете и это?
– Моя маменька достаточно осведомлена о событиях в свете и порой ставит в известность меня. Нынче, выходит, кстати.
– Иными словами, вы считаете, что любовь настолько подвластна разуму, что тот решает за неё, когда можно человеку влюбляться, а когда нельзя?
– Нет, я считаю, что ежели такое происходит, разум всего лишь должен заставить человека о том промолчать.
– Вы удивительно разумная девица!
– По крайней мере, стараюсь таковой быть!
Они стояли, ещё не успев отойти от ступенек, ведущих в лабораторию, и препирались.
– В одном вы правы, затеянный мною разговор не ко времени, – согласно кивнул