– Да, – кивнул Блейн. – Это единогласное решение.
– Что ж… Я не могу сказать, что горжусь тобой. Но я рад, что ты хотя бы уверен в том пути, который ты выбрал для себя.
– Ты собираешься оспаривать приговор? – поинтересовался Оливер. Как показалось Блейну, чуть ли не с надеждой.
Однако Фостер лишь покачал головой:
– Нет. Мы все равно к этому придем, а пара дней, которые мы будем спорить, никакой роли не сыграют. Я уйду. Но мне интересно. Когда я уйду, кого вы назначите своей главной проблемой и оправданием всех своих неудач?
Блейн прекрасно знал, что в поселении этот приговор вызовет неоднозначную реакцию, – и не ошибся. Кто-то считал, что с Фостером поступили слишком мягко, ведь другого на его месте действительно казнили бы. Кто-то был в ужасе от того, что последний ученый вдруг исчезнет. К его чудачествам и разговорам про Землю можно было относиться по-разному, однако нельзя было отрицать его уникальный ум.
А еще. Никто не говорил об этом вслух, но байки Фостера о том, что за звездами существует жизнь, многим давали сил. Они не одиноки, надежда есть! Когда он уйдет, им всем придется признать, что помощи не будет. Будет только. Арахна. Их дом.
Дом, где они никогда не были нужны.
Фостер должен был уехать утром, и Блейн надеялся поговорить с отцом. Он и сам не знал, зачем, но это казалось правильным. Однако Фостер запретил ему приближаться к лаборатории, и из уважения к бывшему члену совета охрана выполнила его просьбу.
Он никому не доверил свои исследования. В оставшиеся до изгнания часы Фостер забирал все, что ему позволили увезти с собой. Свои записи, образцы, какие-то карты памяти. Блейн не знал назначения и половины всего этого. Он давно уже чувствовал, что не сможет унаследовать семейное дело, ему просто не хватит веры.
Они снова встретились уже у моста. Несмотря на возражения Рене, Фостеру все же дали один из лучших вездеходов. Все прекрасно знали, что это, по-своему, жертвоприношение: он все равно погибнет, а машина сгинет вместе с ним. Но какая разница? Несложно было рассчитать, что топливо кончится куда раньше, чем оставшиеся в поселении вездеходы придут в негодность.
Фостер не казался человеком, приговоренным к смерти. Он был бодр, будто добровольно собрался в экспедицию, насвистывал что-то, загружая в вездеход последние ящики. Его палачи выглядели куда более виноватыми, чем преступник.
Он заметил их реакцию:
– Да не кисните вы! Научитесь принимать сложные решения, раз уж взялись за это. Мы ведь все давно знали, что нормальной моя смерть не будет, правда? Это я вам должен сочувствовать, не вы мне.
– С