Громкое-негромкое дело, но на приусадебном участке Дербеневых столы были накрыты дорожкой и ломились от угощения. К приходу Татьяны Николаевны большинство гостей уже собрались. Не дожидаясь официального открытия торжества, гости потихоньку разливали по уголкам. Закусывали со стола, держа ладошку ковшиком под вилкой, чтоб не рассыпать наколотое.
Из дома вышли молодые, за ними появился Дербенев с какой-то бумагой. Гости столпились перед крыльцом. Кум Дербенев, к удивлению Татьяны Николаевны, был почти трезвым и, несмотря на это, веселым. Он торжественно прочел текст по бумажке, из которой следовало, что Кирилл и Анна отныне и навеки считаются мужем и женой, Анна берет фамилию Кирилла, а трехмесячная дочка Оленька, по батюшке – Кирилловна, тоже принимает фамилию папы. И теперь она, Оленька, не безотцовщина, не полусирота, а гражданка России со всеми вытекающими отсюда правами. Ура, то-ва-ри-щи!
Гости прокричали троекратно, как с незапамятных времен принято на Руси, и бросились по местам, якобы обессилев от крика и потеряв способность стоять на своих двоих.
Ох, что тут началось! Крик, смех, толкотня. Тосты сыпались один за другим. Не забывали прокричать и «горько»! Анечка выскочила из-за стола, увернувшись от очередных объятий Кирилла, и птицей полетела кормить Оленьку грудью. Кирилл, которого после трех месяцев отчаянного сопротивления наконец-то сломили, видимо, смирился с судьбой. Воспользовавшись отсутствием благоверной, он начал сильно коситься на соседку справа и строго следить, чтобы ее рюмка не пустовала.
Кум Николай еще до того налакался какой-то ерунды, потому что уже после пятого тоста свалился со стула. Потом он восстал из-под стола, принял позу Александра Сергеевича Пушкина на выпускном балу в Царском Селе и, обращаясь ко всем сразу, прокричал, что только любовь движет миром!
Кто-то с кем-то уже выплясывал перед крыльцом помесь ламбады с украинским гопаком, пока магнитофон нечаянно не столкнули с подоконника внутрь помещения.
Соседка Дербенева, патлатая Наташка, хохотала, как будто ей щекотали пятки. Она, вроде бы невзначай, уронила себе за корсаж маслинку и вся извертелась, пока сосед уже по столу – Ушаков, из милиции – языком добывал ее оттуда.
Два брата-близнеца с хлебозавода – Иван и Петр, налегали на винегрет и в перерывах играли на гитарах. Причем Петр с переборами.
Ближняя часть стола организовала пение неприличных частушек, а дальняя, пригорюнившись, что-то вопила о горькой рябине.
Баба Кира пила только свой персональный самогон. Она отрицала пользу спиртного фабричной выделки. К ней тянулись со всех сторон с рюмками и стаканами, хотя Дербенев расщедрился и купил водку московского завода «Кристалл». Баба Кира принесла целую хозяйственную сумку с бутылками в качестве своего вклада в мероприятие, избежав участи остальных – одаривать молодых.
Одаривали молодых по старинной традиции. На столе отдельно стоял эмалированный тазик, куда бросали купюры разного достоинства. Те, кто сидел поодаль, передавали деньги, как за билет