– Киндерлах[10], – тихо обратилась она к детям, – забирайте шалахмонес[11] и передайте его габбаю[12] синагогального братства. Гец, ты оглох? Вперед! Вы идете одни. Ваш татэ никуда не пойдет, пока выглядит вот так. Даже на чтение свитка Эстер вечером[13]. Мы исполним эту заповедь дома.
В детстве, когда все фибры души трепетны как дым, родители способны возвысить душу ребенка или обрушить ее в прах земной. Выражение обиды, появившееся на лице Переца в тот миг, когда жена дала ему пощечину, навеки запечатлелось в памяти Геца.
– Что вы стоите, не слышали, что сказала вам мать? – произнес Перец надтреснутым голосом. – Ступайте же, ступайте!
Души дорогие, полагаю, что и у вас есть папа и мама. Согласитесь, что речь идет о весьма дисфункциональных субъектах.
Страх смерти
Если бы в тот день, четырнадцатого числа месяца адар, над Хорбицей пронесся ангел, он бы наверняка запутался в вервиях дыма, поднимавшихся из печных труб. Все были заняты приготовлениями к празднику. Крики животных мешались с голосами людей. Резник поздравлял: “Гит Пурим!”[14] – и слышал в ответ блеянье; меламед[15] передавал наилучшие пожелания, а ответом ему было мычанье; жена раввина кричала что-то соседке, и ей отвечали кудахтанье куриц, гоготанье гусей и ослиные крики.
Гец и Гитл выглядели как пара низеньких старичков. Она – в праздничном одеянии, доставшемся ей в наследство от двоюродной сестры: плотном льняном платье землистого цвета с длинными рукавами, на котором были вышиты желтые и зеленые цветы, и в завязанном под подбородком красном платке, покрывавшем уложенную вокруг головы косу. Он – в выцветшей рубахе, заправленной в подвязанные тесемкой штаны, с надетым поверх нее черным шерстяным армяком. Голову его покрывала меховая баранья шапка, принадлежавшая еще какому-то прадедушке. Благодаря торчащим в стороны ушам она не съезжала ему на глаза. Голени детей согревались шерстяными обмотками, но ступни пронизывала стужа, проникавшая от земли сквозь тонкие подметки лыковых лаптей.
Гец гордо нес шалахмонес: два свежих яйца и горсть изюма, завязанные в платок. Два подростка в праздничной одежде, заляпанной пятнами грязи, делили между собой ствол дуба, на котором вырезали ножом имя “Аман”[16]. Пляска с взаимными ударами хворостиной, сопровождаемая свистом и диким смехом, привлекла внимание Гитл. Она даже подняла губу, обнажив свои розовые десны, однако Гец поспешил увести ее прочь. Такие ребята, если им взбредет в голову, могут надрать тебе уши до красноты.
У мельницы козел с большими рогами взгромоздился на белую козу. Та переступала ногами под ним и мерно поблеивала. Теплый пар поднимался от совокуплявшихся животных. По завиткам шерсти прошло содрогание.
– Пойдем, Гец. – На сей раз Гитл силой увела его в сторону.
Они побежали, во