Перец выбил стул. Гец издал шутливый крик и закачался на веревке. Снова тишина, снова все замерли, снова мир застыл на месте – на сей раз из-за девятилетнего ребенка. Точно как Шмерл, Гец далеко высунул язык и уронил голову на грудь.
Дети смотрели на него с недоумением, они отроду не видели повешенного. Во взглядах же взрослых смешались трепет, восторг, тревога. Им не раз и не два доводилось видеть повешенных, в некоторых случаях речь шла об их родственниках, казненных по приказу магната. Гитл в смущении издала знакомую свою невнятную присказку, др-др-др, гр-гр-гр, поперхнулась и посмотрела вокруг, словно проверяя, помнят ли все, что именно ее брат наложил на них чары безмолвия, что ее брат качается сейчас в петле.
– Скажите-ка мне, – расколол отец Геца тишину, – слыхивали вы о повешенном, поздравляющем вас и желающем счастливого Пурима?
Он легонько коснулся ног сына.
– Гит Пурим! – надорвал Гец горло в крике и вытаращил глаза.
Все засмеялись и захлопали в ладоши, громче же всех хлопал Перец. Он закрутился на месте, так что подол его платья развевался в воздухе, а затем отвесил публике поклон. Ханина затряс дребезжащую жестянку и возгласил:
– Сегодня Пурим, а завтра нет! Где тот праведник, что тотчас встанет и грош в моей руке оставит? Последний шанс. В будущем году Пурима не будет – ибо придет Мессия.
И тут с улицы донеслись крики:
– Гой прибыл! Гой приехал!
Гой
Павел приехал из Дыровки, деревни, где, по слухам, был выставлен Ицикл. Простого крестьянина приняли в доме местечкового раввина с почетом, достойным приема магната. Его усадили на стул, и перед ним выстроились старейшины местечка. Любопытные жители Хорбицы толпились вокруг дома, заглядывали в окна, щели и трещины. Протиснулись вперед и Гец, Гитл и их голощекий родитель, облаченный в женское платье; последнее ему удалось обратить из повода для насмешек в источник гордости.
Гец пребывал в приподнятом настроении – из тех, что бывают лишь в мире детства. Плечи у него еще ныли от одобрительных хлопков, которыми его удостоили после того, как вынули из мнимой петли. Под рубашкой по-прежнему скрывалось переплетение веревок для повешения, которые, несмотря на зуд и неудобство, он наотрез отказался снять.
– Какие роскошные усы! – пролепетала тучная крестьянка, занявшая пол-окна.
– В точности как бобровый мех! – заметил кто-то.
– Такие усы за одну ночь не вырастут… Тут обращение требуется, забота, отношение, – с ученым видом отметил местечковый цирюльник.
– Как, как?.. Два чертенка их растягивают в стороны!
– Похож на принца, – процедила дочь цирюльника.
– Дай Бог, чтобы ты держалась подальше от таких принцев! – воскликнула ее мать.
– Много ты принцев видала за свою короткую жизнь, чтобы так говорить! – гневно выпалил ее отец.
– Кричите хоть до Песаха! – ответила дочь. – Я сказала, что похож