Андрей – живое олицетворение людей, бесповоротно обречённых судьбой на счастье именно по той причине, что они жители этого города – был какой-то не такой. Усталый, поникший, даже причёсанный больше обычного…
– Чего рассказывать-то?.. У меня всё по-старому… Живу… работаю. – говорил он с каким-то надрывом; оставляя огромное пространство выдоха для пауз.
Я мысленно посмотрела в зеркало: накрашена нормально, глаза не усталые, волосы застыли в самом жутком поэтическом сумбуре – короче, всё в порядке – тяну на все шестнадцать; затем усмехнулась – опять же мысленно, но поняла, что инициативу надо брать в свои руки.
– Так, – это чтобы отсечь официальную часть приветствия от делового разговора. – Ты не увиливай, а бери мою сумку, неси и рассказывай.
– Взяла привычку… – безнадёжно и как-то в сторону протянул он, – рассказывай, да рассказывай… Нечего рассказывать.
Мимо нас, уморительно шурша, пронеслась, поблёскивая жирными пятнами, обёртка от пирожков.
– Тебе не холодно? – осторожно спросил Андрей.
Я начала злиться:
– Ты будешь рассказывать или нет?!
В воздухе повисла пауза, которая могла бы означать: “Как ты мне надоела!”, но этого она не означала… Затем он выдавил из себя:
– Потом…
Потом – это уже хорошо. Как в старом анекдоте: если женщина – в пустыне – недостойна апельсина, то это не женщина, а если она неспособна сделать так, чтобы мужчина преподнёс ей этот апельсин, то она должна была умереть ещё два столетия назад… Весь мой диамат применительно к вопросу об эмансипации в конце XX века.
Справа открылся симпатичный дворик, совершенно южный, с расшатанными лестницами, ободранной скамейкой, озябшим котом и пышными вениками голых деревьев.
– Покурим?
Андрей молча согласился, смахнул со скамейки остатки снега и достал сигареты. Вообще-то я не курила уже целых три дня, но ради такого случая… Кот посмотрел на нас укоризненно. Он был старый, и в его полупотухших жёлто-зелёных зрачках я прочитала что-то вроде: “Эх, молодёжь, молодёжь… А ещё девушка!”
– Ты знаешь, Андрюх… – меня почему-то потянуло оправдываться, – я ведь дома почти и не курю. И ту пачку, что ты мне подарил, курила неделю; это вместе с тем, что у меня ещё в поезде штук десять расстреляли.
Но кот не хотел ничего слушать и продолжал меня осуждать.
– Это бывает, – заметил Андрей, зажигая спичку.
Я демонстративно затянулась. Кот – весь – от ушей до хвоста – излучал презрение.
– Слушай, прогони его.
– Кого?
– Кота. Он… подслушивает.
Андрей улыбнулся.
– Что же ты, гадёныш паршивый,