Трюмо
Я часто размышляю, кому из моей родни достанется зеркало, стоящее в дальней комнате моей квартиры на улице Строителей возле метро «Университет»? Это комната моей покойной жены. Зеркало огромное, оно почти достает до потолка, а дом сталинской эпохи, и высота потолка – три с половиной метра. Зеркальное полотно вставлено в раму красного дерева, в свою очередь, стоящую на низкой подставке. Это низенькая, на ножках, полка с вделанным в нее большим жестяным ящиком, выкрашенным изнутри зеленой краской. Предполагалось, что в ящик будут ставиться вазы с цветами, или цветы клались охапкой. Возле зеркала с двух сторон – две легкие и высокие, входящие в комплект тумбы, деревянные ножки которых одеты в бронзовые «башмачки». Наверное, на эти тумбы должны были помещаться канделябры. Это огромное зеркало – у него есть профессиональное название: «трюмо» – предназначено для актрисы, красавицы, женщины молодой, влюбленной и любящей и, конечно, праздной. Есть даже фотография – это мамина тетка, тетя Валя, сидит в кресле – вальяжная, полненькая по моде начала ХХ века, с какой-то повязкой на волосах; она же отражается в этом зеркале.
Зеркало, наверное, еще до сих пор в частицах своей амальгамы хранит облики тети Вали, а потом матери и облик моей покойной жены. Когда я сейчас смотрю в это зеркало, в нем отражаются только книжные шкафы вдоль противоположной стены комнаты. В эту комнату я теперь захожу редко. Как же читателю будет трудно разобраться во всех перипетиях отношений моей семьи!
Вазы «бисквит»
На двух тумбах у зеркала раньше обязательно стояли две вазы, из того сорта фарфора, модного в начале ХХ века, который назывался «бисквит». На вазах были изображены условные античные сюжеты – женщины в развевающихся одеждах и прочее. Сейчас осталась только одна, с отбитой верхушкой. Она венчает холодильник в той же комнате. Ваз было много. Сначала я раздавал их после смерти мамы, на ее поминках, – выбирали те близкие друзья, которым хотелось сохранить память о ней. Процесс продолжился, когда умерла моя жена. Оба раза я почти терял сознание и плохо помню, что делал. Так я отдал и мамины золотые часы с россыпью, вернее, осколками бриллиантов на браслете, маминой племяннице, один или два раза приезжавшей к нам из тогда еще не заграничного Львова. Коллекцию серебряных колец, браслетов, брошек и других изысканных вещичек, хранившихся в лакированной, инкрустированной перламутром китайской коробке – жена собирала их всю жизнь, – я вручил ее двоюродной сестре, когда та приехала из Германии. До этого