Он никогда не говорил об Этом прямо. Легчайший намёк, летучая фраза, странное слово. А более – выблеск бронзовых глубоких глаз. Усмешка изпод усов. Пожатье иль косновенье жесткой ладони…
И у многих – у кого слабей, у кого ярче – возникал в смутных окоулках души светозайчик и показывал сокрытое там. Ожидание «Нечта». Все знали, что Это когда-нибудь будет. При их ли жизни, при жизни ли их детей, внуков… Может быть, завтра, может быть, через сотню лет. И надо быть готовым. Готовы были не все.
С некоторыми Разметчик встречался особенно часто и говорил откровенней, чем с остальными. Они были посвящены, сподобны в большей степени. В их числе был я.
Разметчика звали Мик Григорьич. Настоящее его имя, возможно, было непроизносимо для людей.
Он жил в Зге вечно, не старясь, не болея, не изменяясь внешне. Он не покидал Згу ни разу, ни на один день.
А за два месяца до странной триумфальной эвакуации города он исчез.
Он появился лишь через двадцать лет. Во мне. Прошлой ночью.
Наверное, вид у нас был глуповатый.
– Как это не знали? – удивился Пенёк, – Вы что, ли в Америке жили?
– Не знали, – отрезал я, – Да, не знали. Долетало кое-что. Обрывки, галиматья… Чему было верить? От кого – знать? У меня нет родственников в Зге. У неё тоже, – кивнул я на Велу.
– И что, ни каких предчувств? Ничего не накатывало на вас?
– Мысли приблудные. Промельки снов, путаница.
– Нет, – почти шепотом сказала Вела, – у меня не промельки. У меня раза два были… картины. Странные. Я просыпалась, гнала эти сны. Старалась забыть, не верила.
– Не сны это, ребята, – вздохнул Пенёк, – Если бы сны. Мнэ. Я был там. Зимой.
– Зачем? – спросил я.
– У меня дядька. В Солотове. Он мне заместо отца… был. Я на похороны ездил. Там мне порассказали… по большому секрету.
– Так Солотово, это ж где!
– Всё верно. Не близко. Три часа машиной до Зги. Мнэ. Да только никто не ездит туда. Ни машиной, ни пешком, никак.
– Ну понятно, зона.
– Ничего не понятно тебе. Не зона это уже. Была зоной…
– Слушай! – разозлился я, – Ты можешь рассказать вразумительно, всё по порядку? Не мутить воду.
Он философски воздел взгляд к потолку.
– Жалко, ребята, что вы не прихватили ничего выпить.
– Н-ну извини. Мы как-то… Думали, будет не до этого. Серьёзные вещи.
– Серьёзные. Мнэ-э, – задумчиво теребил он щетину на подбородке, – О-оч-ч… серьёзные. До того серьёзные, что нам просто не обойтись без бутылки. Вы погодите пять минут, я сбегаю к Горынычу позаимствую. У него есть. Сиди-сиди, отдыхай. Дело свойское. Сосед мой наверху. Гаврилыч-Горыныч… Отдыхай. А Вела… конечно-конечно, похозяйничай – что-ни-будь на закусь, там на кухне, всё, что найдёшь.