Граф переправлялся на нанятой лодке в прекрасную Венецию с Елпидифором и Евлампием, а Трофим на постоялом дворе остался сторожить экипаж. За все было оплачено владельцу постоялого двора, денежные расписки получены. Лодка скользила по глади залива, и уж показался город, вскоре путешественники пересели в гондолу, и два колоритных гребца, в красных колпаках, безрукавках и широких штанах, загребая двумя веслами, помогли добраться путникам к ратуше, куда Петр Борисович Шереметев отправился один. Он отметил свою подорожную грамоту у канцеляриста, пожилого итальянца лет пятидесяти, затем нашел и секретаря генералитета, где отдал грамоты от канцлера России для дожа Венеции Пьетро Гримани, и закончив все дела, и получив расписки, стал осматривать Лестницу Гигантов, статуи Аполлона и Нептуна, стараясь запомнить мельчайшие подробности необыкновенных скульптур и рельефов. С другой стороны граф поднялся по Золотой лестнице, крытой галерее, потолок сооружения расписан великолепно, а рельефы позолочены. Был там и юный художник, у которого граф купил гравюры с изображениями Дворца Дожей, церкви Санта Мария Маджоре, лестницы титанов, и других прекрасных сооружений. С ним уже шли и слуги, Евлампий и Елпидифор. Впереди их шла группа французов, судя по их речи, очевидно муж и жена, и трое детей в сопровождении гувернантки. Дети расшалились, лишь девочка чинно шедшая рядом с служанкой, смотрела на братьев осуждающе. Сначала мальчишки бегали вокруг семьи наперегонки, но вдруг один из озорников, споткнувшись о камень, разбил колено в кровь, и горько заплакал.
Луиза
– Позвольте, ваше сиятельство помочь мальчишке, – спросил Евлампий у графа, – ранка-то нехорошая.
Граф кивнул головой и вышагивая, опираясь на трость, подошел к мужчине, очевидно отцу.
– Месье, позвольте моему слуге помочь ребенку, он неплохой лекарь.
– Буду рад, месье. Меня зовут Бертран де Грасси, – представился француз.
– Граф Петр Шереметев, – поименовался и Петр Борисович.
Евлампий же начал действовать, не особо обращая внимания на ритуал приветствия знатных персон. Рядом стояла скамья, он посадил на нее ребенка, спустил вниз окровавленный чулок, из своей кожаной сумы достал флакон с настоем тысячелистника на спирту, и тряпицей протер рану от крови, порез был глубоким.
– Все будет хорошо, парень, – сказал ли мальчику, кусающему губы от боли, – сейчас будет больно, – и он достал медицинскую иглу с шелковой нитью, и сделал шесть швов на ране, стянув кожу внахлест, что бы не было шва после заживления, обрезал нитки, и смочив тряпицу в том же растворе, наложил на рану, и замотал крепко- накрепко.
– До свадьбы заживет, – усмехнулся лекарь и передал