– Вы участвовали в деле при Валерике?
– Да, разумеется.
– В самом сражении?
– Я был связным между генералом Галафеевым и наступающими частями Куринского и Ширванского полков, которые осаждали завалы у реки.
Ермолов улыбался почти сладостно – и непонятно чему. Вновь звучали названия боевых полков на Кавказе и это было для него как музыка. Он жадно прислушивался к ритмам этой музыки.
Гость мог бы прибавить, что представлен не к одной, а к двум наградам. И что одна – за этот самый Валерик. Но, разумеется, промолчал.
– Как Галафеев вел бой?
Лермонтов сказал, что генерал вел бой блестяще.
– О-о, даже так? не преувеличиваете? А до меня дошли слухи, что он в бою застенчив.
Михаил усмехнулся высказыванию, но возразил, что это не так!
– Потери могли быть меньше, – сказал Ермолов.
– Против нас было втрое-вчетверо больше! – возразил Михаил.
Ермолов был настойчив. Он попросил нарисовать ему план сражения, и где были у горцев завалы, и откуда шла русская пехота, и где стояли пушки. Он открыл ящик стола, достал бумагу и карандаш и положил их перед гостем.
Что-что, а рисовать Михаил умел, и он изобразил на бумаге – все довольно подробно. Генерала это восхитило. И гость перестал быть для него только поэтом, написавшим стихи на смерть Пушкина. Боевой офицер! Поручик. Был в битве при Валерике. Он сразу снова перешел на «ты»:
– О-о, как ты рисуешь! Я держал бы тебя при себе, в штабе!
А как зовут Галафеева?
Лермонтов сказал, что генерала зовут Аполлон!
– Я не был знаком с ним, – сказал Ермолов с очевидной досадой. И вдруг рассмеялся коротко. – И правда? Аполлон? Что думали себе родители? Дают ребенку имя Аполлон! А вдруг он вырастет и окажется не похож на Аполлона? Что станется? – и снова – этот короткий смешок.
– Простите, что разговорился! Я волнуюсь за Павла Христофоровича. Он в меня. Слишком самостоятелен. Вон Раевский-младший допрыгался уже. А какой был генерал! И Вольховскому несладко. – Он опять перешел к Граббе.
– Еще эта женитьба. Нашему брату, старшим, не показано!
Наверное, он все знал, и то, что Лермонтов не сказал, тоже знал. Ему кто-то докладывает, что происходит там, в горах.
Ермолов помолчал и сказал с тоской:
– У нас не умеют ценить людей. Что, не так разве?.. Граббе – один из немногих, кого назначили по смыслу. И лишь потому, что хотели сохранить ермоловскую породу на театре войны! А то наш… (он без стеснения ткнул пальцем в потолок), назначая на место кого-нибудь – особенно военных – всегда выбирает самого бездарного!.. И ни разу не ошибся, что интересно! Ни разу!
Лермонтов не сразу понял, о ком речь…
– Но ты ж не продашь меня, я думаю! Я читал твои стихи!
И, помедлив, вернулся к прежнему: – Все-таки зря государь пощадил