Но когда мы снова повстречались в Петербурге, я был уже не тот для нее… Я произвел впечатление. И… меня просто удивило: она ведь ждала жениха из Москвы, правда? И так легко перекинулась на меня…
– И вы мстили, как принято у мужчин…
– А чем я хуже? Нет, шучу! Я только удивлялся, поймите! Как Гамлет удивляется столь поспешному браку матери. Мне еще хотелось разгадать мир.
– А теперь не хочется?
– Не говорите! Он оказался так скучен! И все его ходы так понятны и неразумны… И сама природа его мелка!
– А вы еще отказываетесь, когда вам говорят вам, что вы – Печорин!
– Какой Печорин! Я только автор – «путешествующий и записывающий». А наше поколение оказалось хотя бы пригодным материалом для наблюдений.
– Ну вас! какой вы мрачный!.. Нельзя быть таким в компании красивой женщины, даже если она и не так нравится вам.
– Кто вам сказал, что не так?..
Они перебрасывались словами, и был в словах некий смысл – едва различимый и потусторонний. То есть, в стороне от того, о чем говорили.
– Бабушка приехала – небось, уже занимается вашими делами?..
– Она ими занимается, бог знает, сколько лет, с тех пор, как я, к ее сожалению, вырос! И что толку? Отпуск мой только начинается, но уже ощущение, что близится к концу.
– Вы не надеетесь остаться здесь?
– Бабушка надеется.
– А вы?
– М-м… после свидания с генералом Клейнмихелем почти нет. То есть, скорей всего, нет.
– Почему?
– Он намекнул, что мои представления к наградам и даже к золотому оружию ничего не стоят здесь. Начальство тут не ценит храбрость – но ценит послушание. Хотя… пока еще представления не рассмотрены на самом верху.
– Так, может, не так плохо? Он не захочет – государь – вновь отпустить под пули такого поэта!
– Ой-ли!.. Кто вам сказал, что не захочет? Да и зачем я ему здесь?
– Не верю! Вспомните, все же, как он обращался с Пушкиным.
– Да, но я не Пушкин.
– Но и про вас уже давно все поняли. Не надейтесь, что не так! да я это знаю из первых рук! Перовский недавно читал императрице и Бобринской вашего «Демона». Все в восторге. Кстати, я еще «Демона» не читала.
– Это всего лишь государыня! У нее доброе сердце. Но Пушкину не дали уехать в деревню, где он был бы счастлив. И где его супруга вряд ли встретила б Дантеса.
– Она вернулась, слышали?
– Нет. Разве? Пушкина задерживали здесь, чтоб жена его могла танцевать на аничковских балах.
– И все ж… Государь был взбешен, когда его убили.
– Не знаю. Его прежде убедил какой-то сановник, что при его царствовании нужен великий поэт. Может, Жуковский подсказал, он и поверил. А тут поэта убили. Конечно, обидно. Но потом все поняли,