– Я лучше пойду, папа, – говорит он, и мое сердце, естественно, тает. Я хочу, чтобы он остался. Тот факт, что в четыре часа у меня назначена встреча с людьми, которых мне очень нужно увидеть, уже ничего для меня не значит. Я спрашиваю его, на самом ли деле он не хочет в зал заседаний.
– А какой в этом смысл? – мрачно произносит Пол. – Скоро дорогу сюда мне все равно закроют, – жалуется он, словно я несу личную ответственность за законопроект о реформе.
Я спускаюсь с ним вниз и уже на улице, возле входа для пэров повторяю приглашение приезжать на Альма-сквер, когда ему захочется. Пол благодарит, замечая, что его все и так устраивает, а потом портит идеально сформулированный отказ, прибавляя, что, по его мнению, нам с Джуд больше никто не нужен. Я заметил, что в последнее время он говорит о нас так, словно у нас еще продолжается медовый месяц или мы парочка влюбленных подростков, которые только что стали вместе жить. Я бросаю на него последний взгляд, когда он стоит перед разодетой статуей Георга V на противоположной стороне улицы, – вероятно, окидывает ее своим скептическим взглядом. Но Пол стоит ко мне спиной, и я не могу видеть его лица.
Я заглядываю в канцелярию, беру стенограмму вчерашнего заседания, вхожу в зал во время первого устного вопроса и сажусь позади лорда Куирка, перед лордом Нортборном. Вопрос мне не очень интересен, и я тайком читаю записи вчерашних дебатов. Здесь разрешено читать, но только не газету и не книгу – это осуждается, и их могут конфисковать. Официальные стенограммы разрешены. В 1877 году казначейство выделило фирме «Хансард» субсидию, чтобы они наняли четырех репортеров и освящали работу палаты полнее, чем прежде, когда отчеты составлялись по газетным статьям. Генри стал членом Палаты лордов в 1896-м, но прошло еще тринадцать лет, прежде чем «Хансард» стал считаться официальным стенографическим отчетом, а его текст «полным». К тому времени Генри уже умер. Тем не менее соответствующие «Парламентские дебаты» вполне адекватно передают те несколько речей, которые он произнес после своего первого выступления. Я поднимаю голову и представляю его где-нибудь на стороне «духовных» лордов, когда власть принадлежала тори, гордого собой и, возможно, слегка смущенного, поскольку пэры по обе стороны от него принадлежат к древним дворянским фамилиям, а он сам носит титул первым в роду. Неужели только англичане, или только европейцы, ценят кровь (гены или ДНК, как их теперь называют) выше достижений?
Когда я решил