Он родился в Реште. В подростковом возрасте впечатлённый строкой одной из касыд поэта-исмаилита XI в. Насира Хосрова: «Улыбка – порождение неразумности. Как улыбнуться мне, когда мудрость меня схватила за ворот мёртвою хваткою?», – до самого окончания института изящных искусств ни разу не улыбнулся.
Ещё будучи студентом, в своём интервью Эсмаилю Нуриале (в шестом выпуске «Джозвее ше’р» (1966), посвящённом Аслани и его первому сборнику стихов «Скамеечные ночи – дни ветра») он говорил о важности отступления от описательности образа, свойственной персидской поэзии и перехода к «пластичности», основанной на восприятии «врождённых картинок», которыми обладает слово.
Аслани называют продолжателем линии Элиота и имажистов на иранской почве. «Почему многие религии запрещают изображения? – говорит поэт. – Изображения можно по-разному толковать. В то время, как прямое высказывание категорично, окончательно, это вердикт, не подлежащий обсуждению. От этого мы и бежали, вместо «приговора» мы создавали изображение, которое читатель мог как ему угодно истолковывать, и читатель «активировался», включался в процесс раскрытия смыслов. Поэзия возникает в соприкосновении слова поэта с читателем».
Поэзия Аслани перетекает в его кинокартины и наоборот. Его сценарий «Сад камней» (1976), написанный для Парвиза Кимьяви, его собственные фильмы: «Бадбаде» (1970), «С вашего позволения» (1971), «Так сказывают» (1973), «Ветер играет в шахматы» (1976), «Зелёное пламя» (2007) – шедевры иранского арт-хауса. А без его документальных картин «Чаша Хасанлу» (1967), «Абурейхан Бируни» (1971), «Маш Эсмаиль» (1975), «Чиг» (1997), «Ребёнок и эксплуатация» (1981), «Воспоминания семидесятипятилетнего» (2006), «Руки Эгбатан» (2010), «Концептуальный Тегеран» (2011), «Море ревёт» (2012) и многих других – в Иране бы не существовало художественной документалистики. Сложно найти человека, настолько глубоко знающего свою культуру и скрытые в ней творческие потенциалы. Аслани обо всём говорит интересно. О живописи, об архитектуре. «Традиционно в домах иранцев не было комнат-спален, у нас был так называемый «чар дари» – четырёхоконный зал, «пандж дари» – пятиоконный, да ещё эйван (крытая терраса с видом на внутренний двор). Если в эйване садился учитель, давал детям уроки – эйван превращался в школьный класс. Если в эйване дети играли в лапту – эйван превращался в игровую площадку. Если хозяйка дома расстилала там скатерть – эйван превращался в гостиную, в столовую. Это она решала, какое это будет пространство. Это очень важная особенность персидской архитектуры. Сколько творческой свободы она предполагала! Современные же дома загоняют нас в клети: «спальни», «кухни»…».
В начале 80-х гг. Мохаммад Реза Аслани вместе с женой Судабэ Фазаели основали культовое для интеллектуалов