В прошлый раз инквизиторы устроили Охоту на ведьм, затронувшую весь мир. Зеленая трава окрашивалась алой кровью бесчисленное количество раз, воронье летало повсюду, а воздух был пропитан страхом и жаждой убийств. Ужасное время, унесшее множеств жизней, убивали почти без разбору, невинных девушек подвергали пыткам, дабы выбить признание в ведовстве. Временами складывалось впечатление, что скоро сама Земля-матушка взбунтуется от деяний человеческих, и страхи оправдались. Когда страсть к охоте начала стихать мир поразила болезнь.
Ветра, что ранее несли лишь благодать, теперь сменили направление. Будто ведомая кем-то, или чем-то, страшная болезнь начала охватывать мир. Она врывалась когтистыми лапами в хутора, селения, и города, и буквально пожирала тех, кто еще недавно упивался азартом охоты. От неё не было спасения, человечество стало резко сокращаться, а те, кто перебарывал недуг – оставались уродами до самой смерти. Их лица покрывали рубцы и шрамы, что не сводились ничем. Бубонная чума не делала различий между бедняком и герцогом, крысой и человеком, но она никогда не затрагивала вампиров и выживших ведьм. Это показывало истинный гнев земли, и то, насколько её поразили зверства «людей».
***
Кэмелия застала и охоту, и чуму, последовавшую за ней. На её глазах сначала топили и жгли женщин и даже детей, если те были слишком красивы, или умны по меркам сельчан, а затем уже бывшие палачи покрывались язвами и горели, горели в бреду и огне собственных домов. Власти предпочли спалить все зараженные участки, вместе с их хозяевами и пожитками, ведь лечить крестьян никто не собирался, а кто побогаче своими силами пытались выторговать себе время, нанимая за баснословные деньги лекарей.
Баронесса была тогда ребенком, но память вампиров идеальна, она не позволяет забыть ужасные события даже сквозь века, и это еще больше пугает в свете последних событий. В небольшой чемодан летели украшения, белье и несколько платьев, все это утрамбовывалось, и вновь вещи начинали летать по комнате. Быстрые сборы не способствовали спокойствию, и весь негатив девушки выливался в потоке едва слышных ругательств на всевозможных языках. Когда старинные часы пробили семнадцать раз, сборы были окончены, солнце начинало клониться к горизонту и почти скрылось за крышами домов, осталось совсем немного до наступления безопасных сумерек.
Едва небесное светило пропало с неба из неприметной дверцы, ранее используемой