– Там содержатся дети, чьи родители под следствием, но еще не осуждены. Я туда хожу на добровольных началах.
– У нее муж – бизнесмен, – объясняет Таня, – хочет, чтоб Катя баклуши била. Увидишь еще, как она рисует и как ее любят дети!
– Елена Григорьевна, угощайтесь! – женщина с темными курчавыми волосами (типично семитская внешность, и тоже с крестиком) подносит персики. – Я вообще-то тут чужая. Прочла ваши книги и напросилась в поездку. У меня непростой случай, – показала она на стоящего поодаль юношу. – Вы о таких писали…
«Случай» приблизился к нам.
– Толя, это Елена Григорьевна, мы едем к ней на семинар.
– А руль она мне сделает? Я хочу руль!
В автобусе мы поменялись местами – Таня уступила место Толе, а сама села рядом с его мамой. Маленький мальчик, которому я сделала руль, вертелся около нас с Толей. «Российская газета» уже была свернута в большую баранку, так что теперь у нас было два руля – от игрушечного автобуса и от почти что настоящего. Толя посадил ребенка себе на колени, и они рулили вместе – шумно, но миролюбиво. То, что Толя время от времени странно дергает головой, ребенка не смущало. Дети спокойно относятся к такого рода отклонениям.
Разразилась гроза. Автобус плыл по водам.
– Рули быстрей, – волновался малыш, – а не то застрянем посередь чиста поля…
Толя рулил быстро. Баранка доживала последние секунды. Таня подкинула мне «Труд», и мы совместными усилиями сделали новый руль – прочнее прежнего.
Хляби раздвинулись, блеснуло солнце.
Валдай. Густой лес. Мириады меленьких мошек, как капельный душ, взбалтывают воздух, и он дрожит перед глазами. В ушах стоит зуд, в носу щекочет. Машу руками, как мельница, – нет, этого не выдержу.
Из кустов на нас надвигается огромный человек, движениями напоминающий заводного медведя, за ним женщина, кричит:
– Петя, Петя, иди ко мне!
Еще один больной, лет тридцати. Толя бросается к нему, они обнимаются и падают в траву.
Оказывается, где-то в глубине леса обитают летом социально опасные больные, они живут в деревянном домике со своими мамами под присмотром воспитательниц и медперсонала. К нам они ходить не будут.
Наш дом на вырубке, в нем мы будем заниматься и трапезничать, около него и разобьем палатки. Спать я буду в доме, мне дадут спальник. Или даже два. Дом еще холодный.
Все что-то носят из автобуса в помещение, а я стою где стояла, сражаюсь с мошками. Уже не понять, кусают они меня или это нервный зуд.
Таня отводит меня в дом, опрыскивает аэрозолем.
– Адаптируйся, – говорит она и уходит за очередной порцией вещей.
Места много, заниматься есть где. Но этот зуд… Я вся распухла, нёбо, горло… Может, уехать этим же автобусом в Москву?
Таня втаскивает в комнату тяжеленный мешок.
– Материалы для занятий! Есть еще один. Все в комнату сложим, а вечерком рассортируем. Рулонная бумага, все как ты просила.
Чтобы не мозолить всем глаза,