– Ну что? – Стрелков застыл в нетерпеливом ожидании.
– Пойдем-ка сперва пивка хлебнем, – ушел от прямого ответа Штерн, – что-то у меня в горле пересохло.
– Можно, – согласился Петрович и, отпустив Данилыча, снова вернулся на диван.
Данилыч устроился на табурете, покосившись на появившуюся в диванном сиденье вмятину, и открыл две бутылки пива из тех, что принес с собой. Сделав пару глотков, он стал ошарашенно наблюдать, как вторая бутылка поднялась в воздух, наклонилась и из нее стало вытекать содержимое. Причем на одна капля пива не попала на диван или на пол. Под характерные глотательные движения полбутылки пива просто-напросто куда-то испарились.
– Вот такие дела, Данилыч, – изрек Стрелков, поставив ополовиненную бутылку на стол.
– И как же это получилось? – спросил Штерн, чтобы как-то поддержать разговор.
– Я сам еще до конца не разобрался, – принялся объяснять Петрович. – Какие-то мудаки взорвали лабораторию. Все вдребезги, всех сотрудников замочили наглухо, а я стал невидимкой.
– Не веришь, мать твою, думаешь, Стрелков врет! – обиженно и гневно крикнул Сергей моле небольшой паузы, видя, что Данилыч глупо улыбается, пребывая в некой рассеянной задумчивости, – иди-ка сюда, – он схватил онемевшего от ужаса Данилыча и повлек к аквариумам.
Стрелков был до того зол и необуздан, что в запале сунул руку к пираньям.
– Не сюда, дурак! – испуганно взвизгнул Данилыч, увидев заволновавшуюся в аквариуме воду и «проявившуюся» руку, – отгрызут!
– А-а-а! – с издевательски торжествующим смешком воскликнул Стрелков, вынимая руку из аквариума – слава Богу, что пираньи от резкого движения Сергей вначале шарахнулись в сторону, прячась за зеленый клуб аквариумной растительности, – признал друга? А чего ж тогда прикидываешься?
Данилычу показалось, что он слышит, как призрак скрежещет зубами.
– Вот, смотри, – Стрелков с удовлетворением наблюдал за реакцией Данилыча.
Тот, увидев в воздухе проступающие серебристые контуры руки, призадумался, затаив дыхание.
– Видишь, идиот?! – взревел Стрелков, – думаешь, я тут перед тобой ваньку валяю?
Задумчивость Данилыча испарилась также быстро, как и мифическая рука, ставшая снова абсолютно невидимой. Он впал в уныние. Волнение немного улеглось, а вожделенная ясность сознания не наступила. Настал черед глубокой прострации. Серебрящаяся в аквариуме рука не убедила Данилыча в существовании невидимого Стрелкова. Он по-прежнему считал голос Сергея продуктом воспаленного воображения. Но противоречить или сопротивляться бросил, в глубине души чуя, что это не даст желаемого результата. Интерпретировать голос или призрачные очертания руки в качестве бреда он еще мог, а вот левитацию бутылки, тычки, рывки и швыряние – нет. Последние действия будили в нем несоизмеримый ни с чем ужас, они словно были показателями запущенности болезни. Если уж он не может дать сколько-нибудь